сердишься?
— С ума сошла! Я что, папа римский, грехи отпускать? Что вы все ко мне ходите?!
Помолчав, Даша робко задала вопрос:
— Я знаешь чего не понимаю… Только не называй меня малышкой, а то как выскочу, как выпрыгну!..
Расслабившись, Марина улеглась на диван, подтащив к себе все подушки.
— Спрашивай, малышка, не бойся! Тетя тебе все сейчас объяснит!
— Такая любовь, как у тебя с Андреем Михайловичем… с Андреем… разве твоя самая великая на свете любовь не подразумевает сексуальную верность? Или ты его уже разлюбила? — Она отобрала у Марины одну подушку.
Марина села, прижав руки к груди таким горестным, несвойственным ей жестом, что Даша испуганно встрепенулась.
— Даша! Так страшно! Я уже не знаю, люблю его или ненавижу! Бегу к нему, умирая от любви, а только увижу, как во мне начинают змеи шевелиться! Если я тебе скажу, что я с Игорьком переспала от отчаяния, это будет слишком уж красиво, но мне так плохо, Дашка, так плохо! Это такая боль, такое мучение, я хочу быть с ним, хочу стирать, готовить, родить ребенка! Хочу как все! И понимаю, что никогда этого не будет! Выхода никакого нет, расстаться немыслимо и вместе мучительно! — И Марина по-детски беспомощно добавила: — Нечестно! За что мне все это?
Они помолчали, и Даша, переместившись с дивана на пол, сказала:
— А сейчас мы с тобой будем выпивать! Эй, тетенька! — Она потрясла Марину за плечо. — Выпить хотите?
Родители ухаживали за Алкой так заботливо, как будто она чудом спаслась при пожаре или кораблекрушении. Под строгим взглядом отца она позвонила Игорьку и прерывающимся голосом, замирая от любви, произнесла несколько гордых фраз о своем решении не возвращаться к нему никогда.
«Мы его напугаем, Аллочка, скажем, что ты решила от него уйти». Так придумала для нее Галина Ивановна. Отец велел Алке выждать неделю, «показать свою гордость», но через три дня, встав пораньше, пока родители спали, она набила сумку салатами и напеченными Галиной Ивановной пирожками.
«Это им, а это нам, возьму всего понемногу, они не заметят», — говорила себе Алка, аккуратно прокладывая пирожки бумагой.
После работы она пошла не к родителям, а домой на Восстания. В квартире было тихо. Прокравшись на кухню, она увидела Игорька, дремавшего перед телевизором.
«Бедный, — подумала Алка. — Сидит один… голодный, наверное!» Она встала рядом, не решаясь обнять, и робко сказала:
— Игорек, я принесла салат с лососем и пирожки с мясом, как ты любишь…
Развернувшись к ней, Игорек резко поднял руку, и Алка привычно сжалась, ожидая удара. Но он, судя по всему, не собирался ее бить, а спокойно ответил, указав рукой в направлении прихожей:
— Твои вещи там.
— Я не понимаю… — прошептала Алка.
— Я разве непонятно сказал? На выход с вещами! — скомандовал он.
Когда Игорек кричал, оскорблял ее или бил, Алка знала, как себя вести. Можно прикрыться руками или заплакать, только не громко, чтобы не разозлить его еще сильней. Что делать с невозмутимым, все уже для себя решившим Игорьком, она не понимала. Нерешительно всхлипнув и боясь заплакать по-настоящему, она глупо произнесла:
— Ты что… мне надо белье из прачечной забрать… а квитанции, кстати, где? А как же квартира, мы ведь еще ремонт недоделали… — Она прервалась, застыдившись нечаянной глупости.
— Сучка, при чем тут моя квартира? Ты здесь никто! Давай-давай, бери свои вещи и вали отсюда!
Даже избивая Алку, Игорек ни разу не выгонял ее из дома, поэтому сейчас она сразу поверила его приказанию и внезапно севшим голосом прошептала:
— Ты что, правда меня выгоняешь? За что?
— Я тебя уже выгнал, ты что, не поняла?! — Игорек начал злиться, и глаза его зажглись хорошо знакомым Алке бешеным огоньком, которого она привыкла бояться.
Но сейчас бояться было нечего, ничего страшней этой его непреклонности не могло быть. Алка знала, что он всегда обдумывал и просчитывал варианты, и за все годы их общей жизни не помнила ни одного случая, когда бы он изменил уже принятое решение.
— Но, Игорек… мы же муж и жена, люди же не могут расстаться просто так, безо всякой причины… Что я тебе сделала? — беспомощно бегая глазами по сторонам, как будто прося чьей.то помощи, продолжала Алка. — Кто тебя кормить будет… и я люблю тебя!
Игорек встал и, взяв Алку за плечо, вывел ее в прихожую как надоевшего щенка. В углу лежала стянутая узлом простынка, из середины торчала Алкина куртка. Алка схватила его за рукав.
— Игорек, это из.за Маринки? Так я же не сержусь, честное слово! Прости меня, что я тогда ушла!
Игорек брезгливо скинул ее руку.
— Остальное потом заберешь. Давай ключи.
Как во сне Алка вытащила из сумки ключи и, поняв наконец, что происходящее не розыгрыш, не ответный ход и уж тем более не скандал, послушно протянула Игорьку ключи и ушла, не заплакав и не взглянув на унизительный узел на полу в прихожей своего бывшего дома.
— Почему я должен уходить? — ворчал Олег, перебираясь с подушкой и одеялом из спальни. — Мне вставать рано, а в гостиной диван жесткий, я не высплюсь…
— Давай-давай, — подгоняла его Даша. — Мы с Алкой должны вдвоем спать! И знаешь что, я тебя умоляю, отведи Маргошу утром в садик!
Сидя на кровати в Дашиной пижаме, Алка вопросительно смотрела на подругу:
— Что мне делать? — Она замирала, не слушая ответа, и снова горестно повторяла: — Что делать?!
Догадавшись, что ответ Алке не нужен, Даша повалила ее на постель и придавила сверху подушкой, чтобы не вылезла, и начала рассказывать про Маргошину мечту иметь несколько хвостов на все случаи жизни.
На Новый год в детском саду Маргошка играла лису и впридачу к собственной хитрой физиономии получила рыжий хвост от старой лисьей шапки. Хвост пришили к нарядному синему платью на попе. Через месяц не мать, а мачеха Даша повела Маргошу в театр, забыв отпороть с платья лисий хвост. Прогуливаясь по фойе и гордо поглядывая по сторонам, она упивалась всеобщим вниманием к своей дочери неземной красоты, пока Маргоша не бросилась к прилавку с мороженым. Только тогда Даша обнаружила разнузданно.пушистый рыжий хвостище, прикрепленный к оказавшейся предметом всеобщего интереса Маргошиной попе.
Маргоше особенно хотелось иметь сильный, лысый, как веревка, хвост, чтобы угрожающе стучать им перед носом надоевших взрослых.
— А я все.таки думаю, пушистый лучше, — мечтательно добавила Даша.
Алка безучастно слушала, потом начала улыбаться. Вскоре они уже хохотали, рассказывая друг другу, в каких хвостах они сами ходили бы в театр, в каких в гости, а какие хвосты хорошо было бы иметь на каждый день.
— Тебе нужен длинный рыжий хвост, ты могла бы, уходя от Игорька, гордо перекинуть его через плечо, — деловито заметила Даша.
Алка, мгновенно заражаясь весельем, громко засмеялась.
Они долго шептались и бегали на кухню курить, потом решили послушать музыку и прокрались в гостиную за магнитофоном.
— Топаешь как слон! — ворчала Даша, стараясь не разбудить чутко спавшего Олега, в темноте наткнулась на стул и упала. Услышав злобный рык, они ринулись в спальню и, со смехом забившись в постель, наконец затихли.
— Алка, мы, кажется, еще не вышли из пионерского возраста. Нам сегодня осталось только вымазать Олега и Маргошу зубной пастой, — заметила Даша. — А еще можно зажечь фонарик и поиграть в палатку под простыней!
