Не знаю, как ведут себя другие дети, чьи отцы сообщают им, что собираются их оставить, но я мгновенно превратилась в злобно клацающего зубами крокодила.
Я испытывала такое острое чувство ужаса, как будто меня бросили в темном лесу, такую обиду, растерянность, стыд, злость, как будто это меня бросили, меня, а не маму! Как будто это я недостаточно хорошая!.. Может быть, это извиняет мое превращение в неинтеллигентного неврастеничного крокодила, а может быть, и нет.
– Я никогда вам, тебе этого не прощу, никогда! – зло сказала я.
– Лиза… – отец укоризненно покачал головой, – я думал, ты умнее…
– А я глупее. Ты хочешь сказать мне, что я все равно останусь твоей дочерью, ты будешь приходить? Я знаю, ты будешь приходить – все реже и реже, и все равно я уже не буду по-настоящему твоим ребенком, а потом ты вообще про меня забудешь, как будто меня и не было – я точно знаю!.. Ты уже сказал маме, что ты хочешь от нас уйти?
– Как я мог бы уйти, когда у вас здесь такое творится, – рассудительным голосом произнес отец. – Но я сказал твоей матери самое главное. А все остальное она поняла без слов.
Мама? Поняла без слов? Как бы не так!
– Что ты ей сказал? Словами? – уточнила я.
– Что я неудовлетворен жизнью.
…Зачем отец рассказал мне это? Отец может говорить с дочерью о любви, но он не должен говорить с дочерью о своей любви!
– Когда ты ездишь в город повидаться с коллегами, ты встречаешься с ней? – спросила я.
– Лиза, я никогда ее не видел. Мы переписываемся – уже много лет.
…Зачем отец рассказал мне это? Мне так больно, мне так жалко. Я давно знаю, что ему одиноко, но как же ему одиноко, если он много лет переписывается с кем-то, кого он никогда не видел.
…Но самое главное – моя жизнь не изменится. Я рассуждала эгоистично, но ведь отец сам сказал: «Не нужно рассуждать, почему что-то происходит не так, как хочется, нужно жить». Вот я и забуду этот ночной разговор, забуду и никогда не стану вспоминать.
Но ведь он зачем-то рассказал мне это?
Глава 10
Поздней осенью Лисий Нос выглядит брошенным, жалким и безрадостным, осень обнажает самое некрасивое – свалки мусора на участках, покосившиеся сараи, жестяные бочки, старые колеса, разбитые парники, все, что летом прячется в зелени, а зимой под снегом. Но я люблю Лисий Нос и осенью.
Осенью с залива дуют сильные ветры, заносящие на наш участок тучки прибрежного песка, дождем размывает дорогу к заливу, и появляется особенный запах, пахнет морем, промокшим деревом, дымом – повсюду сжигают листья. Вдыхая этот запах, я всегда чувствую острое счастье.
Счастье ведь бывает разное. Бывает бешеное щенячье счастье, что ты живешь, бежишь по заливу, брызги в лицо, от такого счастья хочется кричать «а-а-а!». Бывает влюбленное счастье, как будто живешь с высокой температурой – возбуждение, зачарованность, злость, сердце вверх-вниз… все, что я чувствовала рядом с Сергеем, было счастье.
У взрослых людей счастье скучное. Мама говорит: «Когда в нашем доме ничего не происходит, это уже счастье»; мама притворяется – больше всего на свете она любит, когда происходит. Тетя Ира говорит: «Нужно находить счастье в повседневных вещах»; тетя Ира лукавит – какая уж тут повседневность, если она мечтает выйти замуж за иностранца. Отец счел бы крайне глупым рассуждать о каком-то никому не известном счастье, для него «на свете счастья нет, но есть покой и воля» и Византия – но тогда отец был бы самым спокойным и довольным человеком на земле, а он всегда выглядит немного печальным.
Я чувствовала себя взрослым мудрым человеком, человеком, снисходительно и печально глядящим на мир, – должно быть, именно так счастливы взрослые люди, сдержанно, скучно счастливы, счастливы по пунктам: не происходит ничего плохого, на свете счастья нет, а есть покой и воля, и так далее…
Ах да, еще «нужно находить счастье в повседневных вещах», и в этом смысле я была особенно счастлива в последнее воскресенье октября – у нас была генеральная уборка.
В последнее воскресенье октября у нас была генеральная уборка в доме и в саду.
Мы с Женей пилили дрова для печки, а Лидочка складывала дрова в сарай.
…Только что Лидочка с недовольным лицом складывала дрова в сарай, и вот ее уже нет!
Из педагогических соображений я рассказала Лидочке, что «совершенно взрослый мужчина, красивый и богатый» купил ее как проститутку. Лидочка огрызалась, кричала «он меня любит!» и обвиняла меня в зависти к этой огромной любви, потом рыдала, и – забыла, стерла из памяти, как в конце урока стирают с доски, и искренне удивлялась, почему ее держат взаперти.
Мы не выпускали ее из дома одну, по очереди отвозили и забирали из школы, и она, выходя из школы, покорно, как маленькая, давала руку и отчитывалась, какие получила отметки. А потом начала исчезать через черный ход. Ничего дурного она не делала, не писала глупостей на уроках, не пропадала ночами, возвращалась домой к вечеру, с нежной виноватой улыбкой… Я рассчитывала, что она изменится, а Лидочка повела себя как пудель – искупался в заливе, извалялся в песке, отряхнулся и побежал дальше.
Исчезать она научилась виртуозно, как ассистентка фокусника в цирке – была-была, и нет ее.
– Мне надоело за ней бегать, – сердито бросив ручку пилы, сказала я и оглянулась на звук машины.
У нашей калитки остановилось такси. Из такси вышла пожилая дама со строгим лицом, именно дама, а не пожилая женщина – элегантная сдержанность в прическе и одежде, прямая спина.
Брезгливо осмотревшись кругом, дама громко сказала: «Какой ужас!»
Со стороны все вокруг действительно выглядело печальным и заброшенным: и наш участок с облетевшими кустами, и дом с облупившейся по стенам краской, и мы с Женей в резиновых сапогах и старых дождевиках, с лиц стекают струйки дождя – под дождем уныло пилим дрова.
– Мне надоело за ней бегать, – повторила я, повернувшись к Жене.
– Ничего не поделаешь, придется бегать – отец велел держать ее на привязи, как дурную козу, – процитировала Женя.
– Козы? Куры? Я так и знала! – вскрикнула дама и повелительно позвала: – Девушка! Я вам говорю, девушка с хвостом! Немедленно впустите меня.
– Вы кого-то ищете? Помочь вам? – приветливо спросила Женя, открывая калитку.
Дама молча рассматривала Женю – резиновые сапоги, рваный дождевик, золотые волосы собраны в хвостик.
– Смазливая мордашка, и все – ни темперамента, ни характера, – задумчиво сказала дама. – Ну, хорошо. Поговорим откровенно, я для этого сюда и приехала. Дайте мне слово, что вы будете его любовницей!
– Я? Любовницей? – непонимающе переспросила Женя.
– Я не уйду отсюда, пока вы не дадите мне обещание, что будете его любовницей! Вы будете иметь все – приличную одежду, деньги, путешествия, – перечисляла дама.
Женя покачала головой:
– Я не понимаю, о чем вы говорите… Вы, наверное, перепутали адрес.
Дама наклонилась к Жене поближе и неожиданно ласковым голосом сказала:
– Девочка. Вам меня не переиграть. Скажите мне честно, ваш отец пьет?
Отец любит редкий сорт виски, и его иностранные коллеги привозят ему виски в подарок. От одного их приезда до следующего проходит месяца три, и отцу как раз хватает этих трех месяцев, чтобы опустошить бутылку.
– Пьет, – растерянно сказала Женя, – он пьет виски, но обычно…
– Но обычно водку, – холодно закончила дама. – Не нужно опущенных глазок, оставьте при себе эту вашу напускную скромность! Вы воображали, что мне ничего не известно, что мой сын мне ничего не рассказывает?.. Я согласна на все, вы можете даже пожить с ним немного… Но только не официальный брак!
Дама презрительно махнула рукой, словно отталкивая Женю, показывая, что не потерпит никаких возражений. Это был жест Сергея. У дамы были глаза Сергея, нос Сергея, губы Сергея! Подумать только – мама Сергея услышала от своего сына что-то незначащее обо мне и приехала к нам – зачем?
– Обещайте мне, что никогда не выйдете за него замуж, – настойчиво требовала она от Жени.
