приходится многим жертвовать – сном, едой... Я пожертвую Игорем.
Кстати, писатели особенно хороши в этом смысле. Тургенев говорил, что не мог бы создать литературный образ, если бы не отталкивался всякий раз от живого человека.
К тому же Игорь никогда не узнает, что он – мумзик. Наоборот, он сможет гордо сказать в каком-нибудь интервью: «Это я навел знаменитую писательницу детективов Суворову-Гинзбург на мысль об этом бессовестном персонаже».
Примечание. Обдумать, что такое красавица по-мум-зиковски. К примеру, у нее нос с изящной горбинкой, облако кудряшек... очки – это само собой...
...Пять долларов лист. В пересчете на шоколадно-ва-фельный торт – три целых четыре десятых шоколадно-вафельных тортов лист. Сколько можно продержаться без пяти долларов лист? А без шоколадных тортов?
...пользуйтесь кухонными рукавицами, когда ставите или вынимаете блюда из духовки; когда в процессе готовки используются жир или масло, внимательно следите за процессом приготовления...
Ох, Вадим – на одну чашку кофе и две сигареты. В черном свитере и черных джинсах. Забыл у меня голубой шарф.
...так как сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться. Мари и Вадим ведут долгие беседы у камина. Сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться. Мари рассказывает Вадиму о себе, о своей семье. Сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться, как чувства Мари к Вадиму. В зимнем саду они тоже беседуют.
Мари кажется, что она нашла настоящего друга, что она больше не одинока... Вадим ее слушает... Он так слушает, что... а кто бы не влюбился в человека, которому интересно про тебя все?... И Мари влюбляется в него за это.
Если честно, не за это. Она просто влюбилась с первого взгляда.
Приходится признать: умная одинокая Мари влюбляется в Вадима, которого считает человеком от мышей, с первого взгляда, как дура, как дикая старая дева, как блондинка. Она всегда влюбляется с первого взгляда – раз, как будто в ней что-то щелкнуло и замкнуло.
Злодей Игорь заказывает себе кольцо с заостренным бриллиантом – планирует вырезать холст из рамы как будто между прочим, одним мановением руки.
Ада (не Ада, амумзик Ада, они же все мумзики) – верная, преданная экономка красавицы Мари – одобряет визиты Вадима. На нее, пожилого, умудренного жизнью мумзика, тоже действуют его мягкая улыбка, его сексуальное обаяние...
«Положись на меня, девочка, – говорит Ада, – я помогу тебе покорить сердце при помощи жюльена и про-фитролей!» Ада пользуется кухонными рукавицами, когда ставит и вынимает блюда из духовки, внимательно следит за процессом приготовления фуа-гра с лесными ягодами...
«Люби, дитя, – растроганно говорит Ада, пробуя фуа-гра. – Люби, пока не завяли розы на твоих щечках».
Примечание. Обдумать, что такое сексуальное обаяние по-мумзиковски. Не забыть, что читатели – дети. Может ли быть, что сексуально обаятельные мумзики носят черные джинсы? И черные свитера. Казалось бы, это пустяк, детектив Вадим мог быть одет в камзол и жабо, но нет: внимание к мелочам – одна из черт, присущих настоящим писателям.
Мари влюблена, а я нет, НЕ влюблена...
Я всегда влюбляюсь одинаково – мгновенно, как будто во мне что-то щелкнуло и замкнуло. Вот посмотрю на человека, и мне сразу же понятно – это мой человек. Правда, потом оказывается, что нет, не мой. Не говоря уж о том, что я тоже не его человек. Но все равно всегда щелкает. Атут – ничего, хоть и бывший секс-символ.
Кстати, мне вообще глупо влюбляться в секс-символ. Символы должны влюбляться друг в друга, а я же не являюсь символом красоты, или Олимпийских игр, или еще чего-нибудь.
Почему после визитов Вадима я всегда как сумасшедшая бросаюсь к «Варенью»?
Вадим
Я остановился на Фонтанке перед ее домом, сидел в машине и размышлял, как будто отрывал лепестки ромашки: зайти – не зайти? В принципе все уже готово, она мне больше не нужна.
Вадим отказался от кофе, сказал, хочет еще раз взглянуть на картины.
– А наследники у Вас есть? – поинтересовался Вадим, рассматривая маленькую картинку над диваном, мою любимую – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба. – Какие-нибудь родственники? Или Вы совсем одна?
– У меня есть родственники в Русском музее, – сказала я. – Там два портрета моих предков, из рода Суворовых.
– И это все? – удовлетворенно засмеялся Вадим.
Думаю, это все. Хотя... Я никогда не спрашиваю на звонок в дверь: «Кто там?»... А вдруг там кто-то неожиданный? Наверное, я подсознательно надеюсь на вдруг-брата, или на вдруг-сестру, или на вдруг- наследство из Австралии...
– А это у Вас кто? Тоже кто-нибудь из Русского музея? – спросил Вадим про маленькую картинку, мою любимую, – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба.
– Нет, что Вы. Это папина работа. Папа говорит, что живопись и наука – это формы познания мира, он увлекся живописью не так давно, после семидесяти, и у него даже были выставки в Доме ученых.
– А это тоже Ваш папа рисовал? – Вадим кивнул на портрет над роялем.
– Ну-у... не совсем. Не обижайтесь, но это как раз «из Русского музея». Это Кустодиев.
– Не продаете? – быстро спросил Вадим. – Кустодиева не продаете? Пока не продавайте...
– Как это продаю? – удивилась я. – Кустодиева продаю? Это же мой прадедушка... Может быть, все-таки кофе?
– Кустодиев – Ваш прадедушка? – заинтересованно переспросил Вадим. Посмотрел на меня с уважением.
Мой прадедушка не Кустодиев, а портрет, то есть это портрет моего прадедушки. Он был губернатором Санкт-Петербурга.
Я молчала и думала: заметит ли он, если я уйду не попрощавшись?... Не хочу с ним дружить. Скажу, что мне нужно на работу в круглосуточное кафе, да.
Вадим задумался, и разговор как-то стих. Неловко получилось – вдруг он подумает, что мне с ним скучно и поэтому я ухожу на работу?
– А хотите, обсудим тему «Русские художники начала века»? – предложилая. – Или, хотите, поговорим омультфильмах или о чем хотите... А хотите, я покажу Вам папины книги и патенты на изобретения?
Вадим
Черт, черт, черт, абсолютно бессмысленный вечер! Она что, с ума сошла?! Зачем мне старые фотографии, зачем мне папашины книги, зачем мне патенты на изобретения?! Кстати, о фотографиях. И это о них она говорит – красивые, блестящие люди?! У профессора, ее отца, несоразмерно большая голова и хилое тело, как будто приспособлено к голове по ошибке. Длинное унылое лицо, нос, робкие печальные глаза. Профессор Плейшнер в старомодном пальто с длинным каракулевым воротником.
Мать, она говорила, красавица... Ну, не знаю... Слишком узкие детские плечи, упрямый подбородок, глаза в пол-лица – типичная «барыня из прежних».
– Все, Маша, мне пора, спасибо, – сказал Вадим, как будто захлопнул блокнот.
