разумный; все делает правильно, смотрит, вписывается ли она. Лиза собралась и вписалась. Смеялась скромно, отвечала, только если к ней обращались, на женщин в компании глядела преданно, как она умела.
Баня в конце участка топилась с утра, и после ужина женщины пошли париться первыми.
– Ах, черт! Шлепанцы в доме забыла, как лень идти, – нахмурилась хозяйка дачи, полная и одышливая, с покрытым сетью красных сосудов лицом.
– Я принесу, – вызвалась Лиза. Разыскала забытые шлепанцы, еще раз сбегала за чьим-то термосом с заваренной травой, все спокойно, ненавязчиво, вроде бы и услужить хочет, и в то же время вполне достойно.
– Девочки, мы все толстеем каждая своим способом, у меня, например, весь жир идет в живот, – грустно сказала хозяйка, рассматривая в парилке подруг.
Лиза завернулась в простыню и скромно уселась в сторонке от голых «девочек», обсуждавших диеты, вроде она есть и нет ее. Плоский живот, маленькая грудь, твердая попка, фигура у нее была прекрасная, это Лиза твердо знала и простыню снимать – показывать себя этим озабоченным диетами толстушкам – не собиралась. Самовар включила, заварила чай.
Взрослые чужие женщины мало-помалу приняли ее, покровительственно простили ей молодость. Будь она яркой, красивой, шумной, не простили бы ни за что, а демонстрировать превосходство зрелости невзрачной девочке, да к тому же такой скромной, было неинтересно и как-то даже неловко.
Там, на даче, не было у них с Игорем ничего, отдельной комнаты им не хватило. Легли рядом, не раздеваясь, тихо, уютно пошептались и заснули, словно много лет уже были вместе. А утром Игорь спросил: «Ну что, жениться будем?» – и улыбнулся, будто пошутил. «Ура, ура!» Лиза испытывала нежность к нему, а еще чувство, схожее с тем, которое посещало ее от удачно сделанного материала, хорошо написанной статьи – удовлетворение, что удалось получить правильный результат.
Ольга пронеслась по всем трем комнатам задымленной квартиры, таща за собой Лизу и быстро оглядываясь по сторонам. В дверях небольшой кухни она остановилась и прошипела Лизе на ухо:
– Это он сидит, Олег, смотри, какой красивый! Эй, Лиза, отомри! – Она ущипнула Лизу за руку.
– Да, симпатичный... – равнодушно пробормотала Лиза.
Рядом с Олегом, положив ему на плечо руку, стояла яркая черноволосая девушка с хрупкими плечиками, тоненькой талией и пышной грудью. Губы полные, верхняя губа чуть вздернута, из-за этого рот кажется полуоткрытым. Аня. Но Аня должна была занимать в пространстве больше места! Лиза смотрела на сестру, ошеломленно обегая взглядом предполагаемый ореол, искала и не находила прежнюю нездоровую полноту, и от этого ее лицо стало недоуменно-птичьим.
– Ты же была толстая... – прошептала она.
– Лиза, Лизочка, ты моя сестричка! – бормотала Аня, уткнувшись Лизе в шею.
«В точности такая же, как прежде, ничего не стесняется», – подумала Лиза, стараясь незаметно отодвинуться. Ей было неловко этой мелодраматической сцены. «Если уж она так счастлива меня видеть, могла бы и позвонить за эти годы... Сколько мы не виделись... лет десять...»
Доброжелательно поглядывая на Аню, Ольга дергала Лизу за рукав:
– Это твоя сестра? Лиза, ну Лиза, объясни!
– После того что произошло... ну то есть когда мы с тобой расстались, – Аня смущенно отвела глаза, – когда все поссорились... я резко начала худеть, ела много и все равно худела... а мама тогда посадила меня на диету. Это даже была не какая-то специальная диета, просто она вдруг перестала меня кормить. Помнишь, как она всегда кричала, чтобы я все доела? А тут вдруг раз, и все! Я плакала, а она мне не давала еды, тоже плакала и сама ничего не ела. Я похудела на четырнадцать килограммов, а она на восемь, а ведь она не была толстая, худощавая всегда была...
Намеком на толстое Анино прошлое остался лишь небольшой животик, скорее даже не животик, а приятная мягкая выпуклость фигуры, как у игрушечного пупса. «Очень сексуальный животик, – придирчиво рассматривая Аню, решила Лиза. – Она вообще очень сексуальна... пухлые губы, глаза томные... движения какие-то особенные, плавные и в то же время порывистые... Как возможно было сотворить это чудо с той жирной уродкой, какой была Аня! Не зря я в детстве считала, что Дина может все!»
«У девочки гормональный взрыв, с такими полными детьми случается, что они резко сбрасывают вес в пубертатный период, – сказали Дине врачи. – Не упустите момент, помогите организму диетой, она у вас очаровательной худышкой станет!»
Додик, с момента Аниного рождения испытывающий физическое удовольствие при взгляде на то, как еда исчезает в ротике дочери, сейчас мучительно переживал ее вынужденное голодание. Он запирался в ванной и плакал, чтобы не слышать жалобное «мама, дай мне поесть, хоть немножко» и не видеть Дину, которая каждый вечер, когда Аня уже шалела от голода, подбиралась, как генерал перед боем. Иногда они запирались одновременно – Додик в ванной, а Дина в туалете. Там, тупо глядя в одну точку, она повторяла про себя: «Я должна это выдержать, должна сделать это для нее, должна, должна...»
Ее вина представлялась ей неисчерпаемой. Дина отнюдь не была наивной дурочкой, к тому же уже почти двадцать лет она наблюдала, что происходило в семьях учеников. Не одна она родила ребенка не от мужа, но только она родила от двоюродного брата, и это могло послужить причиной Аниной полноты. Начитанная Дина знала из литературы, что браки между двоюродными были приняты в королевских семьях. Бог с ними, с королевскими семьями, но почему разумные евреи позволяли такие браки, она не понимала.
Вместо того чтобы постепенно отдалиться от Костиной семьи, она поддерживала с ними такую близкую родственную связь, что их общий ребенок рос на его глазах в точности как его законная дочь Лиза. И даже то, что Додик так любил Аню, чужую девочку, казалось ей несомненным доказательством своей страшной вины перед всеми.
Дина вполне могла бы называть себя фрейдисткой, с такой причудливой логикой сложилось все в ее голове. Причиной омерзительных сексуальных игр дочери с Лизой она считала то, что девочки имели одного отца и росли вместе. Дина была убеждена, что именно это привело их к извращенной тяге друг к другу, навсегда сделав «ненормальными». Поэтому и помириться с родственниками было невозможно, сама мысль о возобновлении прежних близких отношений казалась ей теперь кощунственной. По Мане она скучала, как щенок, отлученный от теплого материнского брюха, но эта тоска была ее жертвой, искуплением, наказанием, чем угодно.
Дина не просто посадила дочь на диету, она яростно боролась за ее будущее счастье. Ежедневно вглядываясь в деления на шкале весов, Дина пыталась понять, будет ли будущая Анина жизнь пусть не счастливой, но хотя бы обычной. Если похудеет, значит, все у нее сложится нормально.
Кухня, откуда исчезли прежние запахи печеного теста, тушеной картошки с мясом и вообще всего, что наполняло их семейную жизнь уютом и смыслом, превратилась в подобие химической лаборатории. Дина поила Аню травами. Постоянно что-то специальным образом замачивалось, нагревалось на водяной бане, что-то строго по часам выпаривалось, после процеживалось.
Всегда внимательная к Додиковым гастрономическим вкусам, Дина теперь норовила сложить весь его недельный паек в одну кастрюлю. «Ну затолкай мне эту кастрюлю под кровать, я буду ночью из нее есть, как собака! Не забудь положить в суп второе, компот и шоколадку, чтобы не очень затрудняться моим питанием!» – возмущался Додик. Дождавшись, когда Дина заснет, он на цыпочках крался к Ане, расталкивал спящую и быстро засовывал ей в рот шоколадку, кусок колбасы или куриную ножку. Аня, не просыпаясь, ела из его рук и, как щенок, поискав ртом еду и убедившись, что больше ничего нет, мгновенно ныряла под одеяло. Подпольное кормление продолжалось до тех пор, пока Дина не обнаружила на наволочке следы шоколада. «Ты преступник и враг своей дочери!» – сказала она так тихо и страшно, что Додик прикрыл глаза и обнял себя обеими руками, чтобы спрятаться от жены и от неуюта, в который превратилась их жизнь. Дина, конечно же, права, но... Физически страдая от Аниного голода, он старался теперь реже бывать дома, чтобы не слышать голодного подвывания дочки.
Аня с Диной голодали, Додик страдал, и через некоторое время Анина полнота ушла окончательно. Бесследно исчезли бугристые розовые стреи, опоясывающие пухлое тело, и под толстым слоем жира обнаружился прелестный, чуть даже угловатый подросток. «Дина совершила невозможное! Это был просто подвиг!» – гордо сообщал всем Додик, любуясь дочерью.
