весомых для него кругах... И вот на семи месяцах она все-таки готовилась к свадьбе и была теперь скромно довольна.
Лиза, которая раньше переживала, что Маша не приглашает ее в свой дом, в котором собираются известные люди, последние пару лет бывала там часто. Машин дед был известным театроведом, бабушка – никем, но училась в Сорбонне, а родители Машины – уже просто технари, ничем, в сущности, не отличались от ее, Лизиных, родителей. При ближайшем рассмотрении всё у них оказалось проще, обычнее, чем представлялось Лизе. Она и семьи своей давно перестала перед Машей стесняться, ну а теперь при своем таком удачном, по сравнению с Машиным, браке тем более. К тому же беременная Маша потеряла в Лизиных глазах все свои преимущества. Она перестала казаться частичкой другого, привлекательного мира – мира, куда Лиза так стремилась попасть, а была почти что просто беременная Маша, не справившаяся с жизненной ситуацией девушка. А сама Лиза справилась! Еше как! В Лизе тлела постыдная маленькая радость, что это Маша ходит с большим животом без обручального кольца. При этом она Машу очень жалела. Теперь, когда Маша все же выходила замуж, в ней зашевелился червячок дискомфорта, червячок оживал всегда, когда кого-то постигала удача. Жалеть и опекать несчастную Машу было приятней. Но все же, по сравнению с Машиным, Лизино счастье была необъятным.
Девочки прощались в прихожей.
– Аня, знаешь что... Приходи завтра на свадьбу. Со своим... как его зовут... Олегом. Свадьба будет скромная, без официоза, только для своих. Ресторан «Невский», в семь часов.
Пусть Аня придет с ничтожным иногородним мальчишкой, увидит ее торжество своими глазами и поймет, что не все самое лучшее достается ей...
Аня так обрадовалась, что Лиза моментально устыдилась детского желания взять наконец верх и торопливо подумала: «Как хорошо, что пригласила, мы же все-таки самые близкие, будем дружить все вместе!»
Вернулись Костя с Веточкой, и Моня вышел их встретить. Лиза услышала разговор, который при ней повторялся между ними не раз, а уж сколько они судили-рядили в ее отсутствие, и представить было трудно. Моня даже Лизе намекал, что она выходит замуж по расчету, а уж Косте с Веточкой ныл, ругался, угрожал... Глупые люди, ничего в жизни не понимают! Лизу еще Мадам учила, что правильный расчет – это залог успеха, а брак – такое же предприятие в жизни, как и все остальное. Лиза в который раз довольно перебирала свои резоны, укладывала их по порядку. «Самое большее, на что я могла бы рассчитывать после университета, это мои четверть ставки корреспондента, да и то не факт, многим вообще предлагают идти секретарем, а теперь моя судьба устроена навсегда! – думала Лиза. – Работа, квартира, машина, дача – все сразу, не надо ничего собирать по крупиночкам! И самое главное, Игорь...» Ей нравилось держать его за руку. Когда-то совсем маленькой она шла рядом с отцом и держалась за указательный палец. Лиза старалась ухватиться покрепче, ей казалось, что палец дергался, нервничал в ее руке... От руки Игоря в нее переливалось спокойствие, он-то уж точно никуда не денется.
Кружа по кухне, Веточка рассуждала:
– А что Игорь Петрович старше Лизы, так это и неплохо, надежно. Правда, Костя?
Костя молчал. Он с таким почтением относился к жениху, что полностью устранился от обсуждений.
– У девочки будет такой муж!
– Фига у нее будет, а не муж! – неожиданно озлобился Моня. – Куда ты смотришь? Мать называется...
– Папа, все считают, что такой муж – это счастье! – вяло защищалась Веточка.
– Это несчастье иметь такое счастье! Когда он на тридцать лет ее старше!
– Папа, что вы говорите! – ужаснулась Веточка. – Почему на тридцать, когда ему всего тридцать девять? Всего на шестнадцать. Как вы любите все драматизировать!
– Я-то скоро умру... – После Маниной смерти у Мони появилась привычка, горестно потупившись, повторять это несколько раз на дню. – Я-то умру и не увижу, как она будет жить, – напоследок бросил он и, удовлетворенный, направился к себе.
На тумбочке у его изголовья лежала синяя папка, в которой он собирал Лизины материалы. Моня открыл папку, внезапно пришел в хорошее настроение и, погладив вырезки, гордо произнес:
– Моя внучка!
Аня прижималась к Додику, как маленькая, носом терлась о рукав, в ухо дула, пощипывала тихонько.
– Что мне Лизе подарить? Можно не деньги, пожалуйста, давай я подарю ей что-нибудь на память... У нас же так много всего, а у нее ничего нет – ни сережек, ни кольца.
Додик и не мог дать денег, даже если бы хотел – все деньги были общие с Диной, она была в курсе всех расходов до копеечки. Если бы Аня дала ему время подумать, он бы, наверное, не осмелился, но решать надо было сразу. Аня так просила! И девочку, Лизу, он с рождения считал родной, и Аня права – им действительно ничего не досталось. Сначала наследство от матери, эта брошка... Кстати, она не представляет особой ценности... Потом их обошли с наследством от теток. По справедливости комната теток должна была достаться Мане, а потом этой девочке, которую Аня так любит, Лизе. И Аня так умоляла, и брошка не очень ценная, и что он мог еще отдать Анечке для сестры... Додик вручил Ане брошку Марии Иосифовны Гольдман для Лизы Бедной, другой ее правнучки. «У Дины столько всего, пусть девочке будет брошка, ценности в ней нет, так... семейная побрякушка. А она имеет право, как и Анечка, но у Анечки, слава богу, есть...» – так успокаивал себя Додик, роясь в коробке со старыми фотографиями, куда Дина не заглядывала годами.
Лиза возбужденно вертелась всю ночь, под утро ненадолго задремала и в ужасе вскочила, решив, что проспала собственную свадьбу. В шесть утра она застала Моню на кухне. Он сидел у окна, мечтательно уставившись на соседние пятиэтажки, слушал радио и перебирал вырезки в синей папке.
– Сказали, Балакирев. Красиво... – расслабленно улыбнулся он Лизе.
«Какая у него нежная душа... Маня вполне могла бы выйти замуж за какого-нибудь работягу, он бы пил, бил ее, и получилась бы у нее совсем другая судьба...»
– Сегодня твоя свадьба, внученька. Маня-то не дожила. – Он всхлипнул было, но вдруг поднял голову и деловито приказал: – Смотри, чтобы на стол вчерашнего не подсунули. Особенно я волнуюсь за заливное... Пусть твой проследит!
5
С черно-белой свадебной фотографии смотрели расплывшаяся в счастливой улыбке Лиза в белом платье, но не длинном – жених не хотел ни длинного платья, ни фаты, а уж тем более торжественного катания по городу; жених Игорь Петрович – невысокий, моложавый, «ни за что не дашь его лет», как шептались все; Моня, ловко притершийся к Лизе вместо свидетельницы, он так явно занял не полагающееся ему место, что лицо его было растерянным и упрямым одновременно, в объектив он косился, как нахохлившийся петух; Костя с отрешенным лицом, будто его оторвали от созерцания его любимых спичечных этикеток; Веточка, честно улыбающаяся в объектив; Ольга с важным видом свидетельницы; свидетель со стороны жениха, потом он нечаянно запутался в тосте, пожелав жениху такого же счастья, какое было у него в предыдущем браке; пожилая, Мониного возраста, Инна Сергеевна – мама жениха в шляпке с вуалью.
Хорошо, что осталась фотография, потому что свадьбу Лиза помнила плохо...
– Поздравляю, сестренка, – растроганно улыбалась Аня. – Это тебе, брошка нашей с тобой прабабушки.
«Из-за этой ерунды Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем», – мысленно улыбнулась Лиза и бросила брошку на дно сумочки.
– Поздравляю, – улыбнувшись, сказал Лизе стоящий рядом Олег, на что Лиза в ответ скорчила беспомощную гримаску.
Желание бестолково билось в ней, как влетевшая в комнату шаровая молния. Она хотела этого парня с его длинными ногами и застенчивой улыбкой, хотела так, что чуть не пошатнулась от пронзительно ноющей боли внизу живота.
– Спасибо, что пришли, – вежливо поблагодарила она Аню и ее иногороднего мальчишку. Лиза уплывала от его улыбки, а он обнимал Аню за плечи...
Лиза побежала курить в туалет, а возвращаясь к свадебному столу, обнаружила Моню на чужой
