рук, так ей казалось слаще. Дина гордилась тем, что ее родственник Додик, хоть и не совсем настоящий жених, зато настоящий мужчина, жил с красивой девушкой, потом бросил девушку, чтобы жениться на другой, девушка плакала. А другая-то сама Дина! Дина не была злой или подлой, а только очень несчастной. Привыкшая бороться за любовь интригами, зубами и улыбками, она не верила, что любовь могут дать просто так. Ей и не давали.
После свадьбы Маня с Моней, оставив молодоженам свою комнату, ушли ночевать к теткам, а второй паре молодых пришлось расстаться. Наум уже купил для дочери шестиметровую комнатку, в третьем дворе их же дома, но Дина с Додиком могли туда переехать не раньше чем на следующей неделе. Додик уехал в общежитие. Возбужденная свадьбой Дина всю ночь шмыгала мимо комнаты молодоженов, стараясь поймать хоть какой-то звук.
– Наверное, Дина что-то не то съела на свадьбе, – в который раз услышав Динины шаги в коридоре, поделилась с мужем Веточка. – Может, надо встать, дать ей таблетку?
– Не надо, обойдется, – небрежно ответил Костя и улыбнулся. Какое счастье, что рядом с ним тихая нежная Веточка, страшно подумать, что на ее месте в Костиной постели сейчас могла быть Дина. Повезло!
Утром вернулась Маня, разделила двенадцатиметровую комнату пополам, и стали Костя с Веточкой жить-поживать, в институт вместе ходить. А еще через неделю Рая наконец осталась с мужем и дочерью. Первую брачную ночь Дина скоротала под дверью брата, зато они с Додиком сразу же пришли к себе домой, в комнатку, выгороженную из кухни, а не вили гнездо под родительской кроватью, как большинство молодоженов того времени. «Подфартило тебе, Додик!» – говорили друзья. «Подвезло тебе, Дина, – сказала Маня. – Додик – жених хоть куда, и жилплощадь сразу своя».
На Дининой жилплощади стоял трехстворчатый шкаф, подарок теток и Мани с Моней. На самом деле Маня просто великодушно присоединила теток к своему щедрому подарку, чтобы им было приятно и не стыдно за те мелочи, которые они могли племянникам подарить. Во время свадьбы Циля, улучив минутку, скорчила Дине страшное лицо и вызвала ее из-за стола. За ними, как дуновение ветерка, потянулась Лиля. Обсев племянницу как птицы, тетки вытащили тайный подарок. На этот раз подарок и впрямь был роскошный – две старые девы заказали комплект сорочек в самом дорогом ателье города «Смерть мужьям».
Кроме шкафа в комнатке стояли диван и стол. К своему ложу супруги проползали под столом. Иногда они спали с открытой в коридор дверью, потому что под столом спал на матрасе Додиков дальний родственник Лева, приехавший, в свою очередь, из Конотопа учиться. Лева приходил к ним ночевать, когда его уж слишком донимали шум и пьянка в общежитии, что случалось довольно часто. Он не был родней Дине, но она привечала Леву, потому что его любил Додик. Половина Левы ночевала в коридоре, но соседи почему- то покорно обходили Левины ноги, расположенные прямо в проходе. Соседям нравилась Дина. Она улыбалась, никогда не повышала голоса и не делала никому замечаний, а сама всегда старалась оказать мелкую услугу – передавала, кто звонил и что сказали дети, забежав домой после школы. А каким аккуратным был Динин быт! В квартире копилось множество тазов, ночных горшков, тряпок и прочих несимпатичных предметов, но ни один из них не принадлежал Дине. Шесть метров идеальной чистоты и образцово-показательный столик на кухне. Дининой комнате соседи присудили звание «Комната высокой культуры», а если бы они могли, они бы и саму Дину украсили табличкой «Дина высокой культуры». Если бы соседи узнали, что любящие Дину тетки называют ее «шлехте мейделе» – плохой девочкой, они бы очень удивились. Они не считали ее плохой девочкой, если бы все были такие плохие, людям прилично бы жилось, так бы сказали соседи, если бы их кто-нибудь спросил.
Додик часто забегал к родственникам по дороге домой и кокетливо-грустно жаловался Рае:
– Ты не представляешь, Раечка, мне стыдно с Диной по улице идти! – Пусть знают, какую жертву он ежечасно приносит семье. – Рая, ужас, какая Дина встает утром, – вздыхал Додик.
Еще бы Рае этого не знать. Кривая, опухшая со сна физиономия падчерицы маячила перед ее глазами много лет.
– Ну не красавица девочка, что поделаешь, таким тоже жить надо, – философски отвечала она.
Наум содержал Динину семью почти полностью. Каждую неделю, в субботу, Додик с Диной пересекали двор со списком в руках. В списке значилось все, что они купили за неделю, отдельно продукты и отдельно хозяйственные нужды. Однажды в списке было написано Додиковым мелким аккуратным почерком: «Дине лифчик». Рая, заглянув через плечо Наума, проверявшего список, поместила мизинчик на «лифчик» и закричала:
– Обнаглели! Совести нет у людей, скоро на трусы будут с нас брать! – Рая швырнула тарелку на пол и продолжила визжать: – Господи боже мой, когда же это кончится, ну почему я должна всех везти на своем горбу? Тетки, Додик, Дину всю жизнь кормить, когда же это кончится! Так вы посмотрите, теперь еще и лифчик! Я сама себе лифчик когда в последний раз покупала? Не могу я так больше, не могу! Только попробуй оплати им лифчик! Вот тебе, а не лифчик! – Она сунула Додику фигу под нос.
Лифчик Наум вычеркнул, а в прихожей молча сунул дочери недостающие деньги.
Дина с Додиком были единодушны в желании не тратить ни копейки на семейный быт. «Так ведь можно все проесть!» – учил Додик жену. «Конечно, можно, – с удовольствием соглашалась Дина. – Лучше что- нибудь в дом купить».
Свою зарплату Додик сладострастно тратил на разные «настоящие вещи» – дорогие фужеры, хрусталь, книги. Особенно он любил покупать собрания сочинений. Получив зарплату, Додик заходил к Лиле в книжный магазин на Марата, долго шептался с ней и счастливо тянул в дом тома Толстого, Чехова, Ромена Роллана. Прежде чем упаковать в газету и уложить добычу на дно шкафа, Додик любовно наглаживал каждый том. Лиля оставляла племяннику все, что выходило, и у него, мальчика из Конотопа, на дне шкафа уже собралась неплохая библиотека. Вскоре книг стало так много, что Додик хранил их теперь у теток, но расставлять не разрешал, собрания пока ждали своего часа в коробках в том самом шкафу, где прежде прятались Динины нелегальные платья.
Радуясь Дининой скорой беременности, Додик ретиво взялся убеждать себя и окружающих, что у него самая красивая жена. Он больше не жаловался на свой тяжкий крест в виде ужасающей Дининой некрасивости, теперь он вел с Раей и Маней совсем другие разговоры. «Идем с Диной по улице, она в голубом плаще, все на нее смотрят. А шляпка! Вы видели, какую мы купили шляпку? В точности такого же цвета, как плащ!» Додик с Диной гордо демонстрировали голубую фетровую таблетку с вуалью.
– Додик, пошарь в голове, твоя Дина, конечно, клевая чувиха, но есть женщины и покрасивей, – вежливо сказал Додику Костя, но тот в ответ только непонимающе на него взглянул.
– Все, что принадлежит нашему Додику, не может быть плохо. У него Дина скоро красавицей станет! Хорошо все-таки, что шляпка с вуалью, – Динкина невыносимая красота не так уж бьет в глаза! – злословил Моня.
Дина нервно и горячо обожала мужа. Особенно тщательно она демонстрировала свое счастье Косте и Веточке.
– А кто это у нас такой хорошенький, голодный, хочет колбаски? Ам! – сюсюкал Додик, пощипывая жену.
– Это я, твоя женушка, хочу колбаски, ам! А кто у нас хочет конфетку? Не хочешь, пусенька, ням-ням, наелся? – не стеснялась Дина, торжествующе поглядывая на родственников.
– Идите домой мурзаться! – не выдержал Моня.
Но дома неинтересно, интересно на людях.
– Дядя Моня, послушайте, у Дины уже ребеночек шевелится! – не унимался Додик. Он продолжал кормить Дину с ложечки, и счастливые молодожены бесконечно, на радость всем окружающим, не прерываясь ни на секунду, дергали, поглаживали, пощипывали и похлопывали друг друга.
Динина беременность еще не стала заметной, когда Додик впервые ей изменил, вернее, она впервые об этом узнала. Додик и не утруждался ничего скрывать, просто в субботу не пришел ночевать, появившись в воскресенье утром пропахший духами, со следами губной помады на белой майке... Так что произошло все совершенно классически. Так и пошло: духи, чужая помада, записки в карманах. Последствия были такими же классическими: Дина скандалила и рыдала, Додик просил и получал прощение, и дальше все повторялось снова. Чем сильнее муж начинал сюсюкать, тем с большей точностью Дина знала, что он только что ей изменил.
