приснится умный-умный разговор о вещах, о которых и представления не имеешь, но во сне вроде все понятно, хотя на самом деле, конечно, чистая белиберда. Совсем как с анекдотами. Приснится, что придумала самый лучший анекдот на свете, а проснешься…
— Не отвлекайся, — строго заметил мистер Спирс.
— Значит, дорогой, вы болтали, а потом въехали в его гараж, а гараж был такой узкий, что дверцы у машины можно было открыть только с одной стороны, вот ты и вылез первым и сказал ему: 'Одну минуточку', потом опустил спинку переднего сиденья его маленького 'шевроле' и пробрался к заднему сиденью, где лежали ваши пальто и шляпы. Да, говорила я или нет, что вы ехали без пальто, потому что ночь была теплая, какие сейчас стоят?
— Дальше, — сказал мистер Спирс.
— Значит, там лежали ваши пальто и шляпы, на заднем сиденье, а мистер Бенскин все еще сидел за рулем. Его пальто было темное, он всегда его носит, а твое из светлого шевиота, которое ты вчера надевал, и там лежали еще ваши шелковые шарфы, и шляпы, и все остальное, и ты взял один шарф — они оба были в белый горошек, помнится, на мистере Бенскине был шарф, похожий на твой, когда он обедал у нас в прошлое воскресенье, только у него шарф был темно-синий. Значит, ты взял шарф, сделал на нем петлю, а сам все это время про что-то рассказывал мистеру Бенскину и вдруг набросил петлю ему на шею и задушил его.
— Потому что тот настаивал на проверке отчетности, — вставила Мйлдред.
— Однако это… это уж слишком, — произнес мистер Спирс.
— С меня-то уж этого вот как достаточно, — сказала его супруга. — Я так напереживалась во сне. Ты достал веревку, к одному концу привязал шарф, а другой обмотал вокруг балки, что в крыше гаража, чтобы выглядело, будто он сам с собой покончил.
— Боже всемогущий! — сказал мистер Спирс.
— Я видела это так ясно, что просто слов нет. А потом все перемешалось, как бывает во сне, и ты все время появлялся в том самом шарфе, и он все время обматывался у тебя вокруг шеи, а потом был суд, и на суде опять был шарф. Только при дневном свете увидали, что это шарф мистера Бенскина, потому что он темно-синий. А при электрическом он казался черным.
Мистер Спирс крошил пальцами хлебный мякиш.
— В высшей степени удивительно, — произнес он.
— Конечно, все это глупо, — сказала жена, — но ведь ты сам заставил меня рассказать.
— Не так уж это и глупо, если разобраться, — ответил мистер Спирс. — Вообще-то мистер Бенскин действительно подвез меня вчера в своей машине. У нас был очень серьезный разговор. Не вдаваясь в детали, скажу, что я обнаружил весьма странные дела у нас в конторе. Пришлось с ним объясниться. Разговор был долгий. Возможно, я пришел домой позже, чем мне показалось. И знаешь, когда мы с ним расставались, у меня возникло чудовищное предчувствие. Я подумал: 'Этот парень собирается покончить с собой'. Именно так я и подумал. Едва не вернулся назад. Я почувствовал… я почувствовал ответственность. Дело было серьезное, и я поговорил с ним начистоту. — Неужто мистер Бенскин — мошенник? — воскликнула миссис Спирс. — Мы разорены, Гарри?
— Нет, до этого не дошло, — ответил мистер Спирс. — Но порядком залезли в долги.
— А ты уверен, что это он? — спросила миссис Спирс. — Он… он такой честный на вид.
— Либо он, либо я, — ответил мистер Спирс. — А я тут ни при чем.
— Но ты ведь не веришь, что он… что он повесился?
— Сохрани господь! Но, учитывая мое предчувствие, — оно, должно быть, и навеяло тебе этот сон.
— Роза Уотерхаус, правда, тоже видела во сне воду, когда у нее брат ушел в плавание, — сказала миссис Спирс, — но он так и не утонул.
— Таких случаев можно насчитать тысячи, — отозвался муж. — Но, как правило, подробности в этих снах всегда перевраны.
— Дай-то Бог, чтобы так оно и оказалось! — воскликнула миссис Спирс.
— Например, — продолжал мистер Спирс, — этой ночью мы как раз не снимали ни пальто, ни шарфов: обстановка едва ли располагала к интимности.
— Еще бы, — сказала миссис Спирс. — Подумать только, что мистер Бенскин на такое способен!
— Уж кто бы никогда не подумал, так это его жена, бедняжка, — мрачно заметил мистер Спирс. — Я твердо решил пощадить ее чувства. Поэтому-Милдред и дети, слышите! — что бы там ни случилось, никому об этом ни слова, ни даже полсловечка. Понятно? Никому! Вы ничего не знаете. Одно-единственное слово может навлечь позор на несчастную семью.
— Ты совершенно прав, дорогой, — сказала жена. — Я присмотрю, чтобы дети не болтали.
— Привет, мать! — крикнул Фред, врываясь в комнату. — Привет, шеф! Есть не буду-нету времени. Если ли повезет, только-только успею на поезд. Кстати, чей это шарф? У тебя ведь такого не было, правда, пап? Темно-синего? Можно, я его надену? Господи, да что это с вами? Что с вами, я спрашиваю?!
— Иди сюда, Фред, — сказала миссис Спирс. — Иди сюда и закрой дверь. На поезд можешь не торопиться.
ГЕЙ 0'ЛИРИ
Этому, отважному, энергичному и на редкость упитанному клопу на белоснежной груди Рози О'Лири жилось, как в раю. Восемнадцатилетняя Рози была служанкой в уютном особняке доктора из Вермонта, и ни одному клопу с сотворения мира никогда не было так привольно, как нашему герою. Себя он ощущал богатым землевладельцем, а пышную грудь Рози — сочным холмистым лугом, по которому текли молочные и медовые реки.
Рози слыла самым веселым, пылким, живым, подвижным, невинным и резвым существом на свете, из чего следует, что и у нашего клопа характер и здоровье были отменными. Ведь всем известно, что клопы за одну трапезу поглощают почти столько же, сколько весят сами, и, следовательно, заимствуют у того, кем питаются, не только физические кондиции, но и темперамент, эмоции, привычки и даже нравственные устои.
Поэтому нет ровным счетом ничего удивительного, что вышеозначенный клоп передвигался гораздо быстрей остальных и беспрестанно превозносил свою счастливую судьбу. Питался он молодой, горячей, высококачественной кровью служанки, а потому не было в мире более веселого, глупого, упитанного, быстрого и хорошо сложенного клопа, чем Гей 0'Лири. 'Геем' его прозвали за жизнерадостность, а фамилию — словно аристократ свой титул — он позаимствовал у Рози, своей 'недвижимости'.
Однажды Гей, присосавшись к груди служанки, почему-то вдруг опьянел и впал в глубокую задумчивость. В четверг вечером, однако, задумчивость сменилась крайним возбуждением — еще бы, Рози пригласили в кино!
В то время наш клоп относился к киноискусству без особого интереса и первую половину сеанса просидел за вырезом платья служанки, не глядя на экран. В десять часов вечера, однако, Гей проголодался, а поскольку Рози, судя по всему, домой не собиралась, он решил перекусить, что называется, в походных условиях и, как обычно, вонзил свой хоботок в грудь служанки, поближе к сердцу. Возбуждение, в которое он по какой-то неизвестной причине впал к вечеру, должно было бы предупредить его о значительных изменениях, происшедших в природе и качестве того нектара, каким он питался, — но Гей 0'Лири, увы, был столь же простодушен и беззаботен, как и Рози, а потому лишь несказанно удивился, обнаружив, что некогда легкий, искрящийся напиток превратился теперь в теплый, нагоняющий дремоту сироп, приторность и жгучесть которого начисто лишили его подвижности. По его телу пробежала дрожь, глаза стали слипаться, и когда, насытившись и потихоньку пустившись в обратный путь, он наткнулся вдруг на чью-то незнакомую руку, то нисколько не опешил, не заметался, а неохотно уполз восвояси, глядя с вялой улыбкой через плечо, как это делают самые заурядные тараканы.
Забившись в щель плюшевого сиденья. Гей погрузился в хмельной сон, а проснувшись несколько часов спустя, испытал привычное всякому пьянице легкое чувство стыда. Было раннее утро, Рози и ее
