адрес своего собственного возвращённого письма: никакой ошибки не было сделано: адрес был точно такой же.
— Что-нибудь не так? — снова спросила сиделка, сделав шаг ближе к постели.
— Слава Богу, да! — вскричала миссис Мильрой во внезапном порыве восторга.
Она швырнула циркуляр почтамта сиделке и хлопнула своими костлявыми руками по одеялу в избытке чувств от ожидаемого триумфа.
— Мисс Гуильт обманщица, мисс Гуильт обманщица! Если я умру от этого, Рэчел, я велю отнести себя к окну, чтобы посмотреть, как её будет выгонять полиция.
Говорить за глаза, что она обманщица, одно, а доказать ей это фактами — другое, — заметила сиделка.
Говоря это, она засунула руку в карман передника и, значительно глядя на госпожу, молча вынула второе письмо.
— Ко мне? — спросила миссис Мильрой.
— Нет, — отвечала сиделка. — К мисс Гуильт.
Обе женщины взглянули друг на друга и без слов поняли друг друга.
— Где она? — спросила миссис Мильрой.
Сиделка указала по направлению к парку.
— Опять ушла прогуляться перед завтраком. Одна.
Миссис Мильрой сделала знак сиделке наклониться ближе к ней.
— Можете распечатать, Рэчел? — шепнула она.
Рэчел кивнула головой.
— Можете запечатать опять так, чтобы никто не знал?
— Можете вы отдать мне тот шарф, который идёт к вашему серому платью? — спросила Рэчел.
— Возьмите! — нетерпеливо сказала миссис Мильрой.
Сиделка молча раскрыла гардероб, молча взяла шарф и молча вышла из комнаты. Менее чем через пять минут она вернулась с распечатанным конвертом.
— Благодарю вас, сударыня, за шарф, — сказала Рэчел, спокойно положив распечатанное письмо на одеяло.
Миссис Мильрой взглянула на конверт. Он был запечатан, как обыкновенно, с помощью камеди, которая отлепилась посредством пара. Когда миссис Мильрой вынула из конверта письмо, рука её сильно дрожала, а белая глазурь треснула над морщинами лба.
— Капли! — сказала она. — Я ужасно взволнована, Рэчел. Капли!
Рэчел подала капли, а потом отошла к окну, чтобы смотреть в парк.
— Не торопитесь, — сказала она, — её ещё не видно.
Миссис Мильрой все колебалась, держа в руке эту важную бумажку. Она могла отнять жизнь у мисс Гуильт, но не решалась читать письмо мисс Гуильт.
— Вас мучит совестливость? — спросила сиделка с насмешкой. — Подумайте, что ваш долг к вашей дочери требует этого.
— Презренная тварь! — сказала миссис Мильрой, и, таким образом выразив своё мнение, она распечатала письмо.
Оно, очевидно, было написано очень торопливо: без числа и подписано только начальными буквами. Оно заключалось в следующем:
— Ну? — спросила сиделка, возвращаясь к кровати. — Вы кончили?
— Встречать его в парке? — повторила миссис Мильрой, не спуская глаз с письма. — Его! Рэчел, где майор?
— В своей комнате.
— Я этому не верю.
— Как хотите. Мне нужно письмо и конверт.
— Вы можете запечатать опять так, чтобы она не знала?
— Что я могу распечатать, то могу и запечатать. Ещё что?
— Ничего.
Миссис Мильрой опять осталась одна. Предстояло рассмотреть план атаки в новом свете, упавшем теперь на мисс Гуильт.
Сведение, полученное из письма гувернантки, прямо указывало, что авантюристка прокралась в её дом с помощью ложной аттестации. Но, получив это сведение посредством вероломного поступка, в котором невозможно было признаться, этим сведением нельзя было воспользоваться для предостережения майора и для изгнания мисс Гуильт. Единственно полезное орудие в руках миссис Мильрой доставляло ей её собственное возвращённое письмо, и вопрос состоял в том, чтобы решить, как лучше и скорее воспользоваться им.
Чем дольше миссис Мильрой обдумывала это, тем казался ей опрометчивее и преждевременнее восторг, который она почувствовала при первом взгляде на циркуляр почтамта. То, что женщина, поручившаяся за гувернантку, уехала из своего дома, не оставив никаких следов после себя и даже не упомянув об адресе, по которому к ней могли посылать письма, было обстоятельством достаточно подозрительным само по себе для того, чтобы упомянуть о нём майору. Но миссис Мильрой, как ни превратно было её мнение о своём муже в некоторых отношениях, знала настолько его характер, что была уверена, если она скажет ему о том, что случилось, то он прямо обратится к самой гувернантке за объяснением. Находчивость и хитрость мисс Гуильт в таком случае позволит ей придумать какой-нибудь благовидный ответ, который майор, по своему пристрастию к гувернантке, будет очень рад принять, а она в то же время, без сомнения, поспешит уведомить по почте свою сообщницу в Лондоне, чтобы всё было готово для надлежащего подтверждения с её стороны. Сохранять строгое молчание пока и провести (без ведома гувернантки) такие розыски, какие могут быть необходимы для получения неопровержимых улик, было единственным надёжным способом с таким человеком, как майор, и с такой женщиной, как мисс Гуильт. Беспомощная сама, кому могла миссис Мильрой поручить трудные и опасные розыски? Даже если бы можно было положиться на сиделку, её нельзя было отослать вдруг ни с того ни с сего, не подвергаясь опасности возбудить подозрение. Был ли какой-нибудь другой способный и надёжный человек в Торп- Эмброзе и Лондоне? Миссис Мильрой переворачивалась с боку на бок на постели, отыскивая во всех закоулках своей памяти необходимых людей, и отыскивала напрасно.
«О, если бы я только могла найти какого-нибудь человека, на которого я могла бы положиться! — подумала она с отчаянием. — Если бы я только знала, где отыскать кого-нибудь, чтобы помочь мне!» Когда эта мысль промелькнула в её голове, звук голоса её дочери по другую сторону двери испугал её.
— Могу я войти? — спросила Нили.
— Что тебе нужно? — с нетерпением спросила миссис Мильрой.
— Я принесла вам завтрак, мама.
— Мой завтрак? — с удивлением повторила миссис Мильрой. — Почему Рэчел не принесла его?
Она подумала с минуту, потом ответила резко:
— Войди.