А вдруг у какого чужого мужа зачешутся яйца… Элейн в ее положении вряд ли откажет.
Она сделала открытие, что друзей у нее нет. Только знакомые до первой беды.
Есть, конечно, Мэрли. Святая Мэрли, как ее за ночные бдения у постели Нийла подло прозвала вся кинобратия.
Потом Карен.
В жопу Карен с ее огромными сосками! Элейн ненавидит ее лютой ненавистью. Ради бога, только бы Росс больше не встречался с этой сукой!
Снова приходил Рон Гордино, на этот раз с батоном натурального хлеба и свежими коричневыми яйцами с фермы.
Она спряталась в спальне, а Лине велела сказать, что ее нет дома.
Он поглядел на ее голубой «Мерседес», стоящий у подъезда, потом наконец легкой походкой отошел и залез в свой нелепый джип.
Она стала попивать. В первой половине дня – ни капли. Но в обед белое вино помогало, а потом – крохотная рюмашка водки, дотянуть до вечера. После шести часов, когда Лины уже не было, пропустит еще вина, пару стаканчиков водки и несколько рюмок крепких ликеров, пока не забудется спасительным сном.
Иногда она забывала поесть. И скоро превратилась в развалину.
В субботу Росс отдал вымыть и начистить свой «Корниш».
Пока шла работа, он устроился в шезлонге, выставленном у бассейна, и принялся наблюдать мир и проходящих туристов.
Несколько знакомых помахали ему, но никто его не донимал.
Понятно. Что его донимать, в лучах славы он ведь не купается. Даже носа не греет.
От нечего делать он смотрел, как блондинистая проститутка охмуряет какого-то деревенщину, исходящего потом и увешанного золотыми цепочками.
Блондинка несколько раз прошлась, вихляя бедрами, мимо купальной кабинки, в которой тот сидел, пока он не обратил на нее внимания. На ней было узенькое-преузенькое бикини и белые босоножки на тонком высоком каблуке; тощее тело с головы до пят смазано густым темным кремом.
– Привет, – в конце концов проворковала она. – Не против, если я взгляну на ваш номер «Вэрайети?»
– Отцепись, девонька, – посоветовал мужик – не такая уж, оказывается, и деревенщина.
– Извиняюсь, – грубо бросила проститутка и принялась оглядываться, подыскивая других клиентов. Она заметила, что Росс наблюдает за ней, и состроила ему – для начала – улыбочку. Он перевернулся на живот и сделал вид, что не видит.
Он, должно быть, заснул под палящим солнцем, так как вдруг почувствовал, что ему на спину капают холодную воду, а чуть с хрипотцой голос Карен Ланкастер, который ни с каким другим не спутаешь, произносит:
– Ах ты, вшиварь ленивый! От жены ушел, а я узнаю об этом из газет. Чудненько!
Он охнул и перевернулся.
– Ты-то что здесь делаешь?
– Обедаю с папочкой и Памелой. А теперь вопрос по существу: что здесь делаешь ты?
– Я здесь живу.
– Мило, что ты мне об этом не сказал.
– Вот теперь и говорю.
– Великое одолжение, – надулась она. – Мог бы по крайней мере позвонить. Если я ошибаюсь, ты меня поправь, но мне казалось, что у нас с тобой что-то особенное.
– Ты рассказала про нас Элейн.
– Не рассказывала, – взвилась она. – Как ты вообще мог такое подумать?!
– Кто-то же ей рассказал.
– Не я. Она звонила и разыскивала тебя в день вашего приема, а я разыграла удивление.
– Наверное, не очень хорошо разыграла.
– Чего ты расквохтался? Ты и так уже готов был ее бросить, так и нечего искать отговорки, что она про меня узнала.
Она сняла зеркальные очки и испепелила его взглядом.
– Почему ты поселился здесь? Мог бы приехать прямо ко мне.
Он не нашелся что ответить. У Карен Ланкастер нет прав на него.
Его спасло появление Джорджа Ланкастера, Памелы Лондон и разномастной свиты, державших путь к тенту Ланкастера, где уже расставлены были столы для ленча.
– Росс! – прогудел Джордж.
– Росс! – эхом отозвалась Памела.
