Вам, что он показал себя неспособным обдумывать свои слова в Вашем присутствии. Возможно, и даже весьма вероятно, что он скомпрометировал бы себя еще более, если бы Вы дали ему случай к этому. Зная Ваши интересы, я считаю себя обязанным высказаться на этот счет откровенно. Я не сомневаюсь, что Вы сделали шаг вперед к Вашей цели с тех пор, как уехали из Эдинбурга. Я заключил из Вашего письма и из моих собственных открытий, что Декстер поддерживал тайные отношения с покойной леди (с ее стороны это было, конечно, совершенно невинно) и что он не только входил в ее комнату после ее смерти, но, может быть, был там не раз в течение последних недель ее жизни; Я не скрываю ни от себя, ни от Вас моего твердого убеждения, что если бы Вы открыли, каковы были эти отношения, то Вы, по всей вероятности, нашли бы возможность доказать невиновность вашего мужа. Как честный человек, я обязан сказать это Вам. С другой стороны, как честный человек, я обязан прибавить, что я не могу взять на себя смелость посоветовать Вам повидаться опять с Декстером. Я не могу и не хочу взять на себя такую ответственность. Окончательное решение должно быть предоставлено Вам. Я прошу Вас только об одном одолжении: сообщите мне Ваше решение, когда примете его».
Затруднения, страшившие моего почтенного корреспондента, для меня не существовали. Мое решение было принято прежде, чем я дочитала его письмо до конца.
Почта во Францию отходила на следующий день. Я могла, если бы захотела, пользуясь протекцией кондуктора, получить место в почтовом экипаже. Не посоветовавшись ни с одним живым существом, решительная, как всегда, опрометчивая, как всегда, я решилась.
Глава XXXVIII
НА ОБРАТНОМ ПУТИ
Если бы я уехала из испанской гостиницы в собственном экипаже, остальные главы моего рассказа не были бы написаны. Не прошло бы и часа, как я приказала бы кучеру вернуться назад.
Я была тверда, когда не обратила внимания на сомнения и предостережения мистера Плеймора. Я была тверда, когда устояла против просьб и убеждений моей свекрови. Я была тверда, когда взяла место в дилижансе, отправлявшемся во Францию. Но минут десять спустя после того, как мы отъехали от гостиницы, мое мужество начало колебаться, еще немного позже оно совсем покинуло меня, и я сказала себе: «Несчастная, ты решилась бросить мужа!» В продолжение нескольких часов после этого я охотно остановила бы экипаж, если бы могла. Я ненавидела кондуктора, добрейшего человека, я ненавидела испанских пони, которые бодро везли меня вперед, позванивая колокольчиками, я ненавидела светлый день, придававший радостный вид всему, что окружало меня, я ненавидела свежий воздух, которым должна была дышать с наслаждением, вопреки моей воле. Ни одно путешествие не было для меня столь неприятным, как мое удобное и безопасное путешествие до границы. Одно только утешение было у меня — прядь волос Юстаса. Я уехала рано утром, когда он еще спал. Я могла перед отъездом войти безопасно в его комнату, поцеловать его, поплакать над ним и отрезать прядь его волос. Я до сих нор не могу понять, как у меня хватило духу покинуть его. Мне кажется, что мне помогла в этом неумышленно моя свекровь. Она вошла в комнату с гордо поднятой головой, с холодным взглядом и сказала мне: «Если вы действительно решились уехать, экипаж готов». Какая женщина, хоть с небольшим самолюбием, не решилась бы при таких обстоятельствах? Я решилась и уехала.
Потом я раскаялась в этом. Жалкое создание!
Время считается самым могущественным утешителем. Мне кажется, что заслуги времени в этом отношении преувеличиваются. Расстояние производит такое же благодетельное действие гораздо быстрее и гораздо прочнее. На железной дороге в Париж я уже была в силах взглянуть на свое положение рассудительнее. Я вспомнила, что муж мой после первого удивления и первой радости мог не оправдать надежд своей матери. Я знала, что поступала неосторожно, отправляясь опять к Декстеру. Но, с другой стороны, разве осторожно было бы вернуться без приглашения к мужу, после того как он объявил мне, что супружеское счастье для нас невозможно, что мы не можем жить вместе? Притом я еще имела надежду, что будущее оправдает меня не только в моем собственном мнении, но и во мнении мужа, что он когда-нибудь скажет: она была слишком любопытна, она открыла тайну, до которой ей не было никакого дела, она упорствовала в своем решении и не хотела слушаться благоразумных людей, но в конце концов она оказалась правой.
Я осталась в Париже на один день и написала три письма.
Одно Бенджамену, чтобы предупредить его, что я приеду на следующий день вечером. Другое мистеру Плеймору, с уведомлением, что я решила сделать последнее усилие для разъяснения тайны преступления в Гленинге. Третье (очень короткое) Юстасу. Я призналась ему, что помогала ухаживать за ним во время опасного периода его болезни, призналась также и в причине, заставившей меня покинуть его, и просила его не осуждать меня, пока время не покажет, что, покидая его, я любила его более, чем когда- либо. Это письмо я адресовала на имя миссис Макаллан, прося ее передать его сыну, когда она сочтет это удобным. Вместе с тем я решительно запрещала ей говорить Юстасу о новой связи между нами. Хотя он покинул меня, но я хотела, чтобы он узнал это не иначе как от меня самой. Не спрашивайте почему. Есть некоторые обстоятельства, о которых я не хочу говорить.
Отправив письма, я исполнила свой долг и приготовилась сделать последний ход в моей игре.
Глава XXXIX
НА ПУТИ К ДЕКСТЕРУ
— Честное слово, Валерия, я думаю, что безумие этого чудовища заразительно и что вы заразились им.
Таково было мнение Бенджамена, когда я рассказала ему по возвращении о моем намерении отправиться опять к Декстеру. Решившись настоять на своем во что бы то ни стало, я заставила себя прибегнуть к помощи кротких увещеваний. Я попросила моего доброго старого друга быть снисходительнее ко мне.
— Мне крайне необходимо повидаться с Декстером.
Эти слова только подлили масла в огонь.
— Крайне необходимо повидаться с человеком, который так дерзко оскорбил вас в этом самом доме, — воскликнул Бенджамен презрительно.
Сознаюсь, что это было дурно с моей стороны, но добродетельное негодование Бенджамена было так добродетельно, что пробудило во мне яростный дух противоречия. Я не могла удержаться от искушения подразнить его.
— Тише, мой добрый друг, тише. Мы должны смотреть снисходительнее на человека, страдающего такими недугами, как Декстер, и живущего такой жизнью, как он. Наша скромность не должна заходить за границы благоразумия. Я начинаю думать, что я сама тогда сгоряча придала его поступку слишком большое значение. Женщина, уважающая себя и отдавшая все свое сердце мужу, может не считать себя жестоко оскорбленной тем, что несчастный, калека обнял ее талию. Добродетельное негодование иногда очень дешевое негодование. Притом я уже простила его. Почему же и вам не простить его? Он не забудется в вашем присутствии. Дом его сам по себе редкость, я уверена, что вы найдете там много интересного для себя. Одни картины могут вознаградить вас за поездку. Я напишу ему сегодня и предупрежу, что мы будем у него завтра. Мы должны нанести этот визит из уважения к самим себе, если не к нему. Оглянитесь вокруг, Бенджамен, и вы увидите, что снисходительность есть отличительная добродетель нашего времени. Бедный Декстер не должен быть лишен ее. Полно, друг мой, идите вровень со своим временем, откройте свой ум для восприятия новых идей.
Вместо того чтобы принять это учтивое приглашение, мой почтенный друг накинулся на новые идеи, как бык на красное сукно.
