клочки бумаги. Они были исписаны чернилами. Мистер Плеймор, приезжавший в Гленинг каждый вечер, после тщательного рассмотрения объявил, что это был, несомненно, почерк покойной миссис Макаллан.
Это открытие довело энтузиазм искателей до крайней степени напряжения.
Лопаты и решета сделались с этих пор воспрещенными орудиями. Дальнейшие раскопки проводились руками, как ни неприятна была такая работа. Извлеченные клочки помещались в том порядке, как их находили, в большие картонные коробки. Настала ночь, работники были отпущены, но Бенджамен и его два товарища продолжали работу при свете ламп. Клочки появлялись теперь не по одному и не по два, как сначала, а целыми дюжинами. Так продолжалось некоторое время, потом клочки перестали появляться. Все ли они были собраны? Дальнейший незначительный слой сора был осторожно снят, и под ним лежала горлышком вниз бутылка, о которой говорила дочь сторожа. И, что было еще драгоценнее, под бутылкой оказались новые клочки бумаги, склеенные последними каплями клея, вытекшими на них из бутылки.
Действие перенеслось затем внутрь дома. Искатели объединились вокруг большого стола в библиотеке.
Бенджамен, основываясь на опыте, приобретенном в детстве над складыванием головоломок, выразил предположение, что клочки, сбившиеся в кучку, должны были, по всей вероятности, прийтись один к другому и могли послужить точкой отправления для дальнейшей работы.
Трудное дело разъединить эти клочки, сохранив порядок, в каком их нашли, было поручено искусным пальцам химика. Но этим далеко не ограничивалась трудность задачи. Письмо, как и большая часть писем, было написано на обеих сторонах листа, и для того, чтобы перевести написанное на другую бумагу, необходимо было раздвоить каждый клочок, чтобы получить чистую сторону, которую можно было бы намазать тонким цементом, употребляемым для соединения клочков бумаги.
Мистер Плеймор и Бенджамен, встретясь с такими затруднениями, едва не потеряли надежду на достижение цели, но их искусный товарищ поспешил ободрить их.
Он обратил их внимание на плотность бумаги (почтовой бумаги лучшего качества), на которой было написано разорванное письмо. Она была вдвое плотнее той, над которой он произвел свой опыт в деле о подлоге. Вследствие этого он находил раздвоение клочков (с помощью механических приспособлений, привезенных им из Лондона) делом сравнительно легким и обещал им, что они в ту же ночь будут в состоянии прочесть часть письма.
После этого объяснения он спокойно принялся за свое дело. Пока Бенджамен и юрист пробовали сложить разъединенные клочки, которые были найдены первыми, химик успешно раздвоил большую часть порученных ему клочков и сложил пять или шесть фраз письма.
Они взглянули с любопытством на сложенные слова.
Первый результат опыта был так важен, что мог вознаградить их за все труды. Сложенные фразы ясно указывали на лицо, которому было адресовано письмо.
Этим лицом был мой муж.
А разорванное письмо было, по всей вероятности, то самое, которое Мизериус Декстер утаил и хранил у себя до произнесения приговора над моим мужем, а после приговора разорвал.
Таковы были открытия, сделанные до того дня, как Бенджамен написал мне свое письмо. Он уже готовился отправить его на почту, когда мистер Плеймор посоветовал ему удержать его на несколько дней, чтобы сообщить мне сразу все, что им удастся открыть.
«Все это ее дело, — сказал мистер Плеймор. — Если бы не ее решимость и не ее влияние на Мизериуса Декстера, нам никогда не удалось бы узнать тайну, скрытую в мусорной куче, нам никогда не удалось бы увидеть даже проблеск истины. Она больше всех нас имеет право узнать все, что нам удастся открыть».
Письмо было оставлено на три дня, но по истечении этого срока к нему было прибавлено только несколько поспешных строк, которые смутили и испугали меня невыразимо.
«Химик быстро продвигался вперед со своей частью работы, а мне удалось сложить другую часть письма, — писал Бенджамен. — Сопоставление результатов его работы с результатами моей привели нас к поразительным выводам. Дай Бог, чтобы мы были в полнейшем заблуждении, но если наши выводы справедливы, Вы не должны говорить никому о восстановлении письма. Открытия, сделанные нами, так ужасны, что я не могу принудить себя написать о них. Простите, пожалуйста, что я беспокою Вас этим известием. Рано или поздно мы обязаны будем посоветоваться с Вами, и мы считаем нужным приготовить Вас к тому, что Вам предстоит узнать».
Далее было несколько строк, прибавленных мистером Плеймором.
«Обратите серьезное внимание на предостережение мистера Бенджамена, — писал он, — и примите предостережение от меня: Ваш муж — последний из людей, которому я решился бы показать отысканное письмо».
Глава XLVI
КРИЗИС ОТСРОЧЕН
— Берегитесь, Валерия, — сказала миссис Макаллан. — Я не хочу расспрашивать вас, я хочу только предостеречь вас. Юстас, как и я, заметил перемену в вас. Будьте осторожны.
Это было сказано в тот же день вечером, когда мы остались вдвоем. Я сделала все, что могла, чтобы скрыть впечатление, произведенное на меня странным и тревожным известием из Гленинга. Но, прочитав то, что я прочитала, чувствуя то, что я чувствовала, возможно ли было сохранить невозмутимое внешнее спокойствие?
Высказав свое предостережение, миссис Макаллан действительно не сделала никакой попытки выведать мою тайну. Она была, очевидно, права, но мне очень тяжело было остаться одной, не услышав ни слова совета или участия, и решать самой, как я должна была поступить относительно мужа.
Показать ему письмо Бенджамена при слабости его здоровья и имея в виду сделанные мне предостережения было решительно невозможно. Вместе с тем, после того как я уже выдала себя, нельзя было не сказать ему ничего. Я думала об этом всю ночь и к утру решила обратиться к его доверию ко мне.
Я приступила к делу прямо.
— Юстас, — начала я, — твоя мать сказала мне вчера, что ты заметил во мне перемену после того, как я вернулась домой. Это правда?
— Правда, Валерия, — ответил он тихим голосом и не глядя на меня.
— Между нами, — продолжала я, — не может быть недомолвок. Я должна сказать тебе, что я получила вчера у банкира письмо из Англии и это письмо встревожило меня. Но я хочу просить тебя, чтобы ты не требовал у меня объяснений до тех пор, пока я не получу возможность дать их тебе. Поверь, что я прошу этой отсрочки только рада тебя. Поверь моей любви к тебе.
Я замолчала. Он не отвечал. Он, видимо, боролся с собой. Не слишком ли смело я поступила? Не слишком ли я понадеялась на свое влияние? Мое сердце замерло, но я овладела собой настолько, чтобы взять его руку и обратиться опять к его доверию.
— Юстас, — сказала я, — ты знаешь меня. Можешь ты верить мне?
Он взглянул на меня. Когда глаза наши встретились, в его глазах исчезла последняя тень сомнения.
— Обещаешь сказать мне со временем всю правду? — спросил он.
— Обещаю.
— Я верю тебе, Валерия.
