— Ну-с! — и обождал минутку. Бедный малый приготовился к самому худшему. Я прочел это на его лице.
— Ну-с, — продолжал я, — вы выдержали. — И широко улыбнулся.
Джонни разинул рот.
— Но… но… — запинался он, — но ведь я попал в штопор из крутого виража.
— Да, знаю, — сказал я, — но вы также и вышли из него. Главное то, как вы вышли из него. Вы прекратили штопор и вышли из пикирования чисто и плавно, с минимальной потерей высоты и, во всяком случае, не разбив машину. Это был образчик прекрасной работы. Он больше, чем все остальное, показал мне, как вы летаете, хотя уже в первые три минуты я знал что вы летать умеете.
Я никогда не думал, что человек может так радоваться.
Джонни теперь совершает регулярные рейсы через Анды в Южной Америке.
«Cerveza»
Несколько лет тому назад я доставил самолет для Джо и Алисы Брукс на их ранчо в Мексике. Обратно я должен был лететь на самолете, которым они пользовались до этого. Ранчо находилось в восьмидесяти милях от границы, за Орлиным проходом. Бруксы собирались вместе со мной лететь в Нью-Йорк. Оба самолета имели примерно одинаковую крейсерскую скорость. Алиса и я летели на одной машине. Саттер (механик) летел вместе с Джо на другой.
Погода не особенно нам благоприятствовала. С северо-востока наступали плотные серые тучи. У нас не было возможности проверить состояние погоды до тех пор, пока мы не доберемся до Орлиного прохода. Приходилось рисковать.
Джо летел впереди. Все шло прекрасно, но, чем ближе мы подходили к Орлиному проходу, тем погода становилась хуже. Мы летели над маленькой железнодорожной веткой, почти касаясь верхушек деревьев, когда врезались в густую стену тумана. Джо исчез из вида. Я сунулся в гущу тумана и тут же пошел вниз. Недопустимо, чтобы два самолета вместе кружились вслепую. Слишком много шансов на столкновение.
Я выбрал место между кактусами и сел.
Делать было нечего. Оставалось только ждать. Если Джо выберется, то он выйдет над железной дорогой, и мы его увидим.
Прошло десять неприятных минут мы услышали шум мотора. Показался Джо. Он сделал круг и сел рядом с нами.
В это время самолеты окружила толпа орущих мексиканцев. Их было, должно быть, больше сотни. Они казались недружелюбно настроенными, мы не могли понять почему. Никто из нас не говорил по-испански. Наконец, появился парень, по внешнему виду чиновник, украшенный множеством бронзовых медалей. Он знаками объяснил нам, что хочет видеть наши паспорта. Мы не могли их найти. Атмосфера сгущалась. Нам уже представлялось, что мы проведем ближайшие дни в кишащей блохами мексиканской тюрьме.
Тогда я вспомнил, что знаю одно испанское слово. «Рискну употребить его, — подумал я, — посмотрим, что из этого выйдет».
— Cerveza! — скомандовал я. Мексиканцы вытаращили глаза.
— Cerveza! — скомандовал я еще раз. Мексиканцы захохотали.
Вскоре мы сидели в мексиканском баре и пили пиво вместе со множеством вновь обретенных друзей. «Cerveza» — по-испански — пиво[11].
«Да, сэр»
Наша машина ударилась о землю колесами и сделала рискованный. прыжок. Мой инструктор, в кабине впереди меня, схватился за управление, резко дал газ и выправил машину. Дело происходило на маленьком учебном поле близ Брукского аэродрома в Тексасе.
Инструктор обернулся ко мне:
— К чорту, Коллинз, — сказал он, — никогда не врезайтесь колесами в землю, как сейчас. Выравнивайте машину в воздухе, приблизительно на высоте шести футов, а затем ждите, когда она начнет садиться. Потом слегка отводите ручку назад. Когда почувствуете, что машина под вами проваливается, тяните все время ручку на себя, и машина сама сядет. Поднимитесь и попробуйте еще раз.
— Да, сэр…
Я снова сделал то же самое: ударился колесами и подпрыгнул. Инструктор выровнял машину.
— Да нет же, Коллинз, нет, — кипятился он, — шесть футов! Глядите, я вам покажу, что такое шесть футов.
Он поднял самолет, полетел над открытым полем, сделал круг и сел.
— Теперь вы понимаете, что такое шесть футов? — крикнул он, обернувшись ко мне.
— Да, сэр, — соврал я. Я побоялся сказать ему, что плохо вижу землю. Как бы он не послал меня в госпиталь, чтобы там проверили мои глаза. А вдруг они найдут какой-нибудь ничтожный недостаток в моем зрении, незамеченный при первом осмотре, и исключат меня из школы?
— Ладно, в таком случае, поднимитесь и сделайте приличную посадку, — сказал мне инструктор.
— Да, сэр…
На этот раз я выровнялся слишком высоко. Инструктор схватил ручку и предупредил аварию.
— Никуда не годится, Коллинз, — вскричал он, когда самолет перестал катиться. — Не врезайтесь в землю колесами. И не выравнивайтесь на высоте телеграфных проводов. Выравнивайтесь примерно на шести футах. Тогда сажайте машину. Ну-ка, попробуйте еще раз.
— Да, сэр…
— Какого чорта, Коллинз, вы сидите там и твердите «да, сэр», а потом снова делаете сначала все ту же чертову штуку.
— Нет, сэр…
Лунный свет и серебро
Пат рисует. Она также и летает.
Поздно вечером мы сделали посадку в Джексонвиле (Флорида) на ее биплане. Я инструктировал Пат в полете над незнакомой местностью. Мы поспешно дали газ и вновь поднялись. Мы оставили за собой сверканье прожекторов и вели самолет по линии мерцающих аэромаяков, простиравшихся к югу, по направлению к Миами. На безоблачном небе сверкали звезды, но ночь была очень темная. Луны не было.
Вскоре мы долетели до побережья. Слева под нами катил свои белые буруны Атлантический океан. Они неясно обозначали линию прибоя. Справа, на материке, тянулись болота, невидимые в ночной тьме. Вдали, спереди и позади нас, в темноте вспыхивали сверкающими огнями длинные ряды маяков. Под нами медленно проплывали пятна огней, когда мы пролетали над городами.
Впереди появились облака. Мы нырнули под них. Лететь под облаками было слишком низко. Мы поднялись, чтобы оставить их под собой.
Мы вошли в облака. Огни под нами потускнели и исчезли. Мы поднимались в непроницаемой темноте и летели по приборам.
Под нами облака. Они простираются к горизонту во всех направлениях. Звезды зажгли их тусклым серебром. Они мягко волнуются внизу, как таинственное, безграничное море.
Время от времени сквозь просвет в облаках вспыхивают аэромаяки или огни города. Иногда мы различаем тусклое мерцание бурунов, катящихся на берег внизу, под облаками.
