напрасно! У странной пациентки не было не только наклонности к мозговой болезни, но и не обнаруживалось даже малейшего расстройства нервной системы.
— Ничего не могу найти! — сказал наконец доктор сконфуженно. — Я не могу объяснить даже необыкновенную бледность вашего лица. Вы поставили меня в тупик.
— Бледность ничего не значит, — сказала дама несколько нетерпеливо. — В молодости я чуть не умерла от отравления. С тех пор у меня никогда не было румянца, а кожа такая нежная, что от румян делается отвратительная сыпь. Впрочем, это неважно. Я ждала помощи. Я вам верила. Вы разочаровали меня.
Женщина опустила голову.
— Так все и кончится! — сказала она сама себе с горечью.
Доктор почувствовал в груди нечто, похожее на угрызения совести. Точнее сказать, его профессиональная гордость была несколько уязвлена.
— Возможно, мы с вами добьемся результатов, — произнес он, — но вы должны пойти навстречу.
Женщина сверкнула глазами.
— В чем же? — воскликнула она. — Говорите начистоту.
— Скажу прямо, сударыня! Вы поставили передо мной загадку и предоставляете разрешить ее моей проницательности. Я могу многое, но не все. Однако предполагаю, что случилось нечто, впрямую не угрожающее вашему физическому здоровью. И все же происшествие вас так взволновало или напугало, что вам пришлось обратиться ко мне. Так ли?
Женщина обхватила руками колени.
— Так! — воскликнула она с жаром. — Я вновь начинаю вам верить.
— Очень хорошо. Но, сударыня, не можете же вы ожидать, что я назову причину вашего смятения. Я лишь заключаю, что прямой угрозы для вашей жизни нет. И не смогу сказать ничего более, если вы не почтите меня своим доверием.
Женщина встала и прошлась по комнате.
— Вы предлагаете мне открыться? — отрывисто проговорила она. — Но я не хочу называть имен!
— Имен и не требуется. Мне нужны факты.
— Факты ничего не значат, — возразила дама. — Я хотела бы сообщить вам о своих собственных переживаниях, но, боюсь, они сделают меня в ваших глазах полной идиоткой… Впрочем, что за чушь! Будь по-вашему! Факты так факты… Поверьте, доктор, они вам не много помогут.
Странная посетительница вновь опустилась в кресло и самым будничным тоном начала излагать одну из самых необычных историй, какие когда-либо приходилось слышать доктору Уайброу.
Глава II
— Вот один факт, сэр, — я вдова, — произнесла дама. — А вот вам и другой — я опять выхожу замуж через неделю.
Она смолкла и улыбнулась своим мыслям. Доктору Уайброу не понравилась ее улыбка. В ней было нечто неприятное — и печальное и жестокое одновременно. Она медленно осветила лицо дамы и вдруг погасла. Доктор заворочался в кресле. Он стал сомневаться в собственном благоразумии. Мысли его с грустным сожалением обратились к ожидавшим его обыкновенным больным, к их милым, обычным, заурядным болезням.
— Мой приближающийся брак, — сказала она, — имеет одно неприятное обстоятельство. Человек, за которого я выхожу, был помолвлен с другой, еще до момента нашей с ним встречи за границей; заметьте, что невеста состояла с моим будущим мужем в кровном родстве, происходила из одной фамилии и приходилась кузиной. Я нечаянно лишила ее жениха, чем испортила ее будущность. Я говорю «нечаянно» потому, что ничего не знала об этой помолвке, пока сама не дала слова. Уже в Англии, когда дело могло раскрыться, мне была сообщена правда. Я, разумеется, пришла в негодование. Извинение у него было уж готово; он показал мне письмо прежней невесты, которое освобождало его от данных обязательств. Более великодушного, более благородного письма я не читала никогда. Я плакала — я, не находившая слез для собственных горестей! Если бы письмо давало моему жениху хоть малейшую надежду на прощение, я положительно бы ему отказала. Но твердость, выраженная в письме, без гнева, без тени упрека, даже с сердечным пожеланием счастья, эта твердость, говорю я, не оставляла ему надежды. Он обратился к моему состраданию, к моей любви. Вы знаете женщин. И у меня, как и у всех, мягкое сердце — я сказала: «Хорошо, я согласна!» Тем и кончилось. Через неделю — с трепетом повторяю это — мы венчаемся!
Дама действительно задохнулась от волнения и была вынуждена прервать рассказ, чтобы успокоиться. Доктор стал бояться, что ему придется выслушать длинную и скучную историю.
— Простите за напоминание, — сказал он, — но меня ждут больные. Чем скорее вы перейдете к делу, тем будет лучше для них и для меня.
Прежняя странная улыбка — и печальная, и жестокая — промелькнула на губах женщины.
— Каждое слово, сказанное мной, относится к делу, — бросила она. — Сейчас вы в этом убедитесь.
Доктор вздохнул.
— Вчера — вам нечего бояться длинной истории, сэр, — не далее как вчера я была в числе гостей на вашем английском завтраке в одном доме. Некая дама, совершенно мне незнакомая, приехала поздно, когда мы уже встали из-за стола и прошли в гостиную. Она случайно села возле меня, и нас представили. Наши имена многое сказали друг другу. Передо мной стояла девушка, у которой я отняла жениха, девушка, написавшая такое благородное письмо, отказываясь от своих прав на любимого. Слушайте дальше! Я вижу, вы теряете терпение, мой рассказ вам неинтересен, но я так длинно говорю потому, что мне очень важно, чтобы вы поняли — у меня не было неприязни к этой женщине. Я восхищалась ею, я жалела ее, но мне не в чем было себя упрекнуть. Это очень важно, вы сейчас поймете. С другой стороны, и я была абсолютно уверена в том, что прежняя невеста моего жениха не считает меня перед собой в чем-либо виновной. Теперь, зная подробности объясните мне, если можете, почему, когда я встала и встретилась со взглядом этой женщины, я похолодела с головы до ног, я затрепетала, задрожала и впервые в жизни узнала, что такое панический ужас.
Доктор наконец проявил интерес к рассказу.
— Не было ли чего-нибудь особенного в наружности дамы? — спросил он.
— Решительно ничего! — последовал горячий ответ. — Вот ее описание. Обыкновенная англичанка, ясные, холодные голубые глаза, здоровый цвет лица, безукоризненно вежливое обращение, большой рот, полные щеки и подбородок — больше ничего.
— Может быть, вас поразило что-нибудь странное в выражении ее лица?
— На лице ее отражалось весьма естественное любопытство, которое может вызвать у женщины особа, которую ей предпочли; может быть, блуждало легкое удивление — ведь я была нисколько не привлекательнее ее, не лучше; оба чувства сдерживались рамками вежливости и длились, как мне показалось, несколько мгновений. Я говорю «как мне показалось» потому, что сильное волнение помутило мой рассудок. Если бы я могла двинуться с места, я убежала бы, не помня себя от страха. Я опустилась на стул — я не могла держаться на ногах — и с ужасом глядела в спокойные голубые глаза, такие кроткие и чистые. Эти глаза заворожили меня. Я вдруг почувствовала, что душа соперницы смотрит в мою душу из этих зрачков, смотрит, если это только возможно, вне связи с ее смертной оболочкой. Доктор, я пытаюсь передать вам как можно точнее кошмар, охвативший все мое существо! Я почувствовала, что этой женщине предназначено, совершенно бессознательно, сделаться злым гением моей жизни. Светлые невинные глаза обнаружили и поняли во мне скрытую тягу ко злу, тягу, о которой я сама не подозревала, пока она не зашевелилась во мне в эти минуты. Я поняла, что за каждый мой будущий дурной поступок, за каждое возможное преступление это создание навлечет на меня возмездие без всякого усилия с ее стороны, я знала — так будет, будет. Смятение, овладевшее мною, вероятно, отразилось на моем лице. Добрая
