Двадцать минут спустя вошел Найджел.
Морис, с телефоном возле уха, улыбнулся и губами сказал «Давай», помахав рукой в сторону закрытой двери Кимберли.
Найджел кивнул. Когда Кимберли позвонила ему, он сидел рядом с телефоном, готовясь звонить ей только потому, что соскучился, желал видеть ее немедленно, но лучше, если еще скорее.
Он открыл дверь и остановился. Кимберли выглядела столь же яркой и свежей, как букет ирисов на ее столе. На ней было красивое платье с цветами, ее белокурые волосы волной лежали на плечах.
— Ты прекрасно выглядишь.
Она улыбнулась немного застенчиво, но ей, очевидно, понравилась его реакция.
— Фактически, — продолжал он, ступая внутрь и закрывая дверь за собой, — ты выглядишь так, как в моем описании «женщины моих мечтаний», которое я сделал при подписании контракта.
Он зашел за ее стол и остановился перед нею.
— Ты и есть женщина моих мечтаний.
Она подняла голову, и он поглядел ей в глаза.
— Как хорошо видеть тебя, — прошептала она, пальцами касаясь его лица.
Только прикосновение, и все же оно пронзило его с силой молнии.
Он поймал ее руку — такую маленькую, что она почти потерялась в его руке, — притянул ее к губам и поцеловал кончик каждого пальца.
— Ах, Кимберли. — Ему нравилось, каким сладко податливым было ее тело. Он прижался лбом к ее голове, думая, что нет в мире ничего лучше, чем быть с нею.
— Наряжалась ли ты когда-либо так, как сейчас?
— Так?
— Более мягко, более женственно. — Он застонал. — Неуклюжий комплимент, да?
— Нет. — Она помолчала. — Было время, когда я всегда одевалась так… — Ее голос затих.
Он хотел знать о том времени. Хотя и не стоило, конечно, это было понятно.
— Это было еще до того, как ты уехала из твоего города на черной лошади.
Она кивнула.
— Мне было восемнадцать, я была замужем за человеком, который не оставил ни одну из своих холостяцких привычек, мягко говоря. Я узнала о существовании других его женщин.
— Уф.
— Я поняла к тому времени, что брак с ним был способом убежать из родного дома, который, как я теперь вижу, на самом деле был не таким уж плохим местом. Просто семья так и не оправилась от потери матери. — Она опять помолчала. — Так или иначе, я развелась. Оглядываясь назад, я сожалею, что не возвратилась домой, не исправила отношений с отцом. Я стала увлекаться вечеринками. Ко времени моего отъезда у меня была весьма плохая репутация. Я никогда не прощу себя за неприятности, которые причинила моему папе.
— Ты ни разу не возвращалась? — спросил он мягко.
— Была на свадьбе моего брата несколько лет назад, но…
— Но вы с отцом не разговаривали.
Ее молчание было ему ответом.
— Кимберли, милая, — пробормотал он, поглаживая ее волосы, — никогда не поздно изменить жизнь.
Она отклонилась назад, встретила его взгляд.
— А я-то считала психологом себя.
Раздался стук в дверь.
— Входи, Морис, — откликнулась Кимберли. Морис открыл дверь ногой: руки у него были заняты.
— Соевый завтрак буррито и видеокассета, которую только что принес помощник Энджи. В приложенной записке тебя просят посмотреть это как можно скорее, затем позвонить Энджи.
Морис прошел через комнату и положил буррито на стол.
— Включить воспроизведение?
Кимберли посмотрела на Найджела.
— Ты не возражаешь?
— Ты никогда не думала, что, возможно, меня интересуют все стороны твоей жизни? — Он улыбался ей так застенчиво и обнадеживающе, что она засмеялась в ответ, как безумно влюбленная девчонка.
Морис вставил кассету в плеер.
Телевизор ожил, на экране замелькали черно-белые полосы.
— Пульт должен быть у тебя на столе, — сказал Морис и вышел, закрыв за собой дверь.
Найджел расположился в кресле для посетителей и похлопал себя по коленям, приглашая Кимберли. Она уютно устроилась в его объятиях. На экране появилось изображение.
Голова Энджи вдвинулась в центр кадра.
Сверкнули ее большие белые зубы. Ни один волосок не выбивался из ее элегантной прически.
— Привет, Кимберли!
Кимберли взглянула на Найджела.
— Личное сообщение на видеокассете?
— Она, наверное, не доверяет телефону.
У Кимберли появилось плохое предчувствие. Энджи продолжала щебетать:
— После вашего вступительного слова камера отодвинется, и зрители увидят хорошо одетого джентльмена, стоящего рядом с вами. Это будет возвышенная часть.
Они смотрели, как Энджи и мужчина танцуют вальс, удаляясь с экрана, и как город сменяется пустыней. Теперь под синим небом тянулись освещенные солнцем обрывистые голые холмы, исчерченные резкими черными тенями.
За кадром звучал голос Энджи.
— Потом пейзаж начинает меняться…
Пустыня на экране начала отдаляться, уменьшаясь, пока не стало понятно, что холмы были на самом деле хорошо развитыми грудными мускулами мужчины.
— Теперь — приземленная часть, — пояснила Энджи. — Сексуальная, первобытная. То, что должно произвести впечатление на зрителей.
Изображение продолжало медленно отдаляться, и дюйм за дюймом появлялось блестящее от масла мускулистое тело мужчины, на котором были только маленькие черные шорты и черная маска на лице.
Найджел в роли Фантома.
— Что за?.. — Найджел окаменел, впившись взглядом в экран. — Это же я в той проклятой рекламе. — Он повернулся к Кимберли, и его глаза сверкнули. — Почему они используют это старье?
— Ну, они, наверное, случайно… — Кимберли с трудом сглотнула.
Нужные слова не находились, а реклама все шла… и шла…
Классическая музыка сменилась ударами тамтамов.
Ползучий холод охватил Кимберли. Она чувствовала, что не может ни двигаться, ни думать.
— Как мы с вами договорились, Кимберли, — лицо Энджи вновь появилось на экране, — наши адвокаты оформляют документы на право использовать эти кадры.
Кимберли вышла из оцепенения и вскочила с колен Найджела.
Энджи засмеялась.
Кимберли ударила кулаком по пульту, и экран погас.
Тишина заполнила комнату. С большим трудом Кимберли отвела взгляд от экрана и посмотрела на Найджела.
— Это совсем не то, что ты думаешь.
Он молчал. Синие глаза, которые так нежно смотрели на нее несколько минут назад, теперь стали холодными как лед.
— Я ничего не собираюсь
