отхаркнула на мостовую кусок легкого, не замедлив шага. Как раз то, что надо было перед тем, как взять за задницу милашку Чаза.
«Адская дыра» гордилась тем, что была забегаловкой последнего разбора. На создание такого антуража было затрачено много времени и денег, и завсегдатаи не замечали, что это, в сущности, бар как бар. Вполне в стиле Чаза.
Стены были увешаны мусором, собранным по городским помойкам и еще более антисанитарным местам. Головы кукол были прибиты к стене гвоздем, вколоченным между глаз. На танцплощадку выпирал радиатор «шевроле» пятьдесят восьмого года; над капотом вместо эмблемы торчала изъеденная молью голова лося. Вместо стеклянных глаз в орбиты всунули мячи для гольфа, из ноздрей сыпались опилки, а вместо рогов приделали старый суспензорий. С потолка свисали елочные гирлянды, и вспыхивали они не в порядке, а как попало.
Чаз сидел за своим столом в углу и смотрел в центр этого интерьера: кукла «Барби», засунутая головой вперед в духовку газовой плиты. Да, сегодня здесь было мертво. Куда Штатам до Лондона в смысле оформления клубов. Иногда он жалел, что вообще уехал из Англии. Но там все было по-другому. Сильно запахло жареным, а уж если бежать, так Америка не хуже любого другого места...
Чаз нахмурился и глотнул еще джина. Думать о Соне – от этого толку не будет. Он уже много лет назад научился не думать, о ком не хочет. Он стирал людей из памяти, будто их никогда и не было. Это был наилучший способ. Единственный способ. Привязывайся к ним, становись «незаменимым», используй их и выбрасывай на помойку. Он это проделывал сотни раз с тех пор, как оказался на улице. Если тебе двенадцать лет, ты сам по себе и хочешь выжить, то учишься быстро.
А потом была Соня. Эти отношения тянулись дольше других. Как Соня их называла? Симбиоз – да, такое слово. Ага. Он ей был нужен, чтобы выманивать добычу. Было опасно, но она хорошо ему платила. А кайф от адреналина и страха заводил лучше любого уличного наркотика. Конечно, он бы и без нее не пропал. Но куда проще было держаться вместе. Куда проще, чем разгадывать мысли мелких сбытчиков дури, чтобы оказываться в нужное время на нужном месте, когда происходила сделка. Да, быть у Сони козлом, ведущим на бойню барана, было намного легче. И безопаснее, если не лезть ей под руку, когда она исполняла свои «чары».
Но к концу он впал в смертный грех, как называет это евангелие от Чаза. Он стал от нее зависим. И теперь это было страшно.
Черт побери, куда все подевались? Чаз посмотрел на «ролекс». Он согласился встретиться с этим синеволосым засранцем и его приятелями, так где же они? Если они не появятся, придется искать самому. Чаз терпеть не мог все эти штучки с Магометом и горой. Он любил быть центром. Чтобы они от него зависели, как и должно быть.
И все же у этого малыша-янки были свои плюсы. Может, и стоит взять его с собой в Рио. С другой стороны, в Рио полно красивых мальчишек цвета кофе с молоком. Можно будет покупать их пачками, так чего тащить с собой капризного синеволосого панка? Нет, этот «синий павиан» обойдется без Рио.
Господи, как же он не любит эту до неприличия молодую страну и ее буржуазное население из сплошных покупателей! Но надо быть терпеливым. Скоро Карнавал, и Чаз будет проводить время, разглядывая танцоров самбы и попивая кофе.
О Бразилии он мечтал много лет, еще с тех пор, когда увидел постер в окне туристского агентства в Вест-Энде. Ему тогда было семнадцать, и он уже хорошо понимал, что в мире почем. Он состоял мальчишкой при иссохшем старом развратнике и выдуривал у него все, что только мог. Работа была не трудная, на самом-то деле – время от времени дать или отсосать, а вообще-то старый пидор просто хотел, чтобы мальчишка был рядом. Они тогда много ходили по театрам, и вот почему Чаз проходил мимо турагентства.
На постере были две фигуры: мужская и женская, снятые на фоне ночного Рио-де-Жанейро. И мужчина, и женщина были цвета молочного шоколада, с темными глазами и экзотическими чертами истинных бразильцев. На мужчине были облегающие атласные штаны, расклешенные от колена, разрезы обшиты красным шелком. Белая атласная рубашка с пуфами свободных рукавов, рубашка танцовщика самбы, доходила только до конца грудины. Чаз любовался мускулами, играющими на голом животе танцора. У мужчины была на лице простая маска домино и улыбка такая солнечная, какой Чаз в жизни не видел. В тонких руках танцора была пара ярко раскрашенных погремушек-маракасов.
Женщина тоже была в туалете из белого атласа, и смуглая кожа резко контрастировала с одеждой. Из- под свободных складок юбки виднелась красивая обнаженная нога. Талия у нее тоже была обнажена, но живот был не так мускулист, как у мужчины. Белая повязка поддерживала груди формы и цвета шоколадных конфет. Голова была повязана тщательно заплетенным тюрбаном цвета снега, а на лице была маска, такая же, как у партнера.
Но вместо маракасов она держала на уровне пояса попугая с величественным оперением.
Чаз торчал и смотрел на танцующую пару, пока его патрон, потеряв терпение, не устроил ему разнос. Потом ночью последовала ссора, и через две недели Чаз снова оказался на улице. Конец отношений его не огорчил, разве что теперь куда реже он мог «навещать» своих красавцев-танцоров. Через некоторое время их сменил постер, призывающий посетить Сорренто, но Чаз уже никогда не забывал улыбчивых бразильцев.
Иногда он просыпался ночью и слышал ритм стальных барабанов, а на подушку вползал запах дождевых лесов Амазонии. И вот теперь он едет в Рио. Единственное что – надо дождаться подходящего времени. Почему-то раньше все казалось, что еще не пора, а для Чаза это было существенно. Деньги у него уже есть, чтобы жить – и хорошо жить – в любимом Рио. Может быть, он купит себе долю в кокаиновой плантации. Или создаст собственную службу эскорта со специализацией на красивых и смуглокожих бразильцах обоих полов. А если счастье от него отвернется, всегда есть туристы...
Он выбросил свои мысли наружу и коснулся разумов тех, кто сидел в баре. Талант у него был небольшой, но он уже много лет как научился им владеть. Он гордился своим искусством. Лучше быть снайпером с двадцатидвухкалиберной пукалкой, чем слепцом с десантным автоматом. Как эта раскрашенная сука. Он мысленно застонал. Мысли о старухе были мучительны, но он не позволил этой шлюхе занимать свой разум и вернулся к зондированию. По крайней мере так можно избавиться от скуки.
Хм-м-м... Возле двери сидел Роки, менеджер. Менеджеру Чаз не нравился. Не нравилась публика, которая к нему тянется. Роки считал его сбытчиком. Не хотел бы его здесь видеть, но дела шли по- настоящему хреново.
Мнение менеджера Чаза не огорчило. Если ты телепат, избавляйся от излишней чувствительности, иначе кончишь в психушке или голову сунешь в духовку. Как бедная мамочка – она не могла вынести, что думают о ней соседки. Дура, так и не научилась от них отгораживаться.
А вот мысли барменши Лиз были ему больше по душе. У Роки мысли были вязкие, а внутренний монолог Лиз бурлил шампанским. Ей было скучно. Одиноко немножко. Она знала, что у него есть деньги. Знала, что он может доставать наркотики, и рассуждала сама с собой, не стоит ли ему дать. Он казался ей жутковатым, но от мысли о бесплатных наркотиках у нее между ног разливалась теплота.
Чаз улыбнулся в бокал.
– Привет, Чаз. Сто лет не виделись.
Рука легла на плечо и пригвоздила его к сиденью. У Чаза посерела кожа, на лбу выступил пот.
– Соня?
Она улыбнулась, не показывая зубов.
– Конечно, я. Можно к тебе подсесть?
– Да. Конечно. Садись.
Она села в кресло напротив, и барменша подошла принять заказ новой посетительницы.
– Что-нибудь принести твоей подруге, Чаз? Пиво, коктейль? – В голосе барменши звучала легкая ревность.
Соня не обернулась:
– Нас здесь нет, понятно?
Девушка покачнулась, заморгала, потом отошла от стола, потирая лоб тыльной стороной ладони, слегка недоуменно.
– Что ты сделала? – прошипел он.
