Я тону в снах сумасшедших.
Они давят на мой мозг, дюжина назойливых призраков с пустыми глазами и ищущими пальцами. Впервые с тех пор, как я вернула себе свою плоть, я понимаю, как сильно эволюционировала Другая. Если бы я пробыла под наркозом чуть подольше, было бы уже поздно. Я бы никогда не нашла дороги назад и потеряла бы все. Сейчас я могу придавать кошмарам форму. Не та способность, о которой я бы мечтала или которой стала радоваться, но Другая это любит.
У меня нет силы или знания, чтобы закрыться от их снов. Другая знает, что я не могу удержаться на поверхности достаточно долго, чтобы разобраться с этой проблемой. Меня тащит подводное течение.
Улыбчивый юноша с лицом семинариста и глазами рептилии гасит сигарету об обнаженный пах четырехлетнего мальчика, и его вопли глушит вакуум сна, глотает их... Меня окружают скрученные горы и странно вылепленные холмы, земля – покрытая паутиной трещин красная глина, и прямо из нее торчат люди и животные. Лошади, беременные женщины, мужчины в деловых костюмах, собаки, старые дамы – все в керосине, а посредине стоит человек, смеется и все время щелкает зажигалкой... Иду по пустому дому, где двери распахнуты – все сжалось в темноте, ждет меня, чтобы я по ошибке вошла туда, но я боюсь оставаться в коридорах, потому что сейчас что-то выскочит и меня поймает, если я не спрячусь... Я привязана к железной кровати, руки у меня скованы над головой, а в ногах кровати стоит кожистая фигура, кожаный демон, покрытый шипами и молниями. Он поднимает руки погладить мое лицо, из костяшек пальцев торчат скальпели... и я смеюсь, потому что знаю: это во сне, но смеюсь не я, это Другая. Я пытаюсь убежать, потому что Другая приближается, и надо уйти из сна, пока она не захватила меня совсем, но я заблудилась... Взрывы лавы... говорящие звери... восковые буквы, вплавленные в кровавые стены... Второй Ангел плачет, как голодный младенец... кадавры в пятнах извести и углей... горящие собаки висят на фонарях... Я стою в пустой комнате и гляжу на высокого и тощего человека в больничной пижаме. Он злится.
– Убирайся из моей головы, стерва!
Надо уходить. Другая на свободе.
До чего ж это все жалко! Монстры из второй лиги устраивают собственный гран-гиньоль. До чего ж бездарно. Хочешь страха? Настоящего ужаса? Хочешь знать, как это на самом деле?
Ты знала когда-то, пока тебя не поймали и не бросили в этот игрушечный театр. Теперь тебе только снятся кровь и боль, ты не живешь ими. Ты больше не в силах осуществить совершенство своего ада на плоти этих жертв: Но такова жизнь. Когда ты поймана, кретинка, ты зависишь от милости чужих. Добро пожаловать в собственные кошмары.
Кожистый демон замахнулся поразить женщину, прикованную к кровати. Смех не дозволяется. Вопли, мольбы о пощаде – пожалуйста, но смех строго воспрещен. Он поднимает колючий кулак, предвкушая полосование беззащитной плоти. Женщина пожала плечами, безразличная к угрозе, и наручники слетели, как пластиковая игрушка. Демон задрожал, впервые поняв, что течение сна изменилось. Женщина встала, и ее руки ударили по черной, кожистой, сияющей скорлупе демона.
Маска на лице вся в застежках-молниях. Женщина не обратила на них внимания. Она запустила пальцы в темя и потянула вниз без усилий, как человек, который чистит апельсин. Демон попытался отбиваться, но скорлупа его головы раскололась, и там был только воздух. Ни крови, ни плоти. Он поднял руку, щупая то место, где только что была голова. Скальпели, куски рваного металла, торчащие из костяшек, ржавеют и отпадают хлопьями. Тело забилось в диких конвульсиях, и тварь из снов умерла, расплескивая невидимую кровь.
Другая прошла в следующий сон. Сначала здесь был только огонь, потом пламя чуть успокоилось, и можно было увидеть, что именно горит.
Пьяница в лохмотьях, облитый керосином, катался по земле, хватаясь за языки пламени, пожирающие волосы и кожу. Лицо его превратилось в хаос волдырей и лопнувших капилляров. Собака с подожженным хвостом металась с места на место, завывая от непонятной, невыносимой боли. Завеса пламени раздалась, открывая семью пуэрториканцев, скорчившихся на красной земле. Родители собрали вокруг себя детей, и, хотя те не открывали ртов, Другая слышала хныканье испуганных малышей и их натужный кашель.
Сновидца Другая нашла в самом сердце огня. Он сидел на корточках, одетый в белое, и даже капли пота не было на белизне его одежд.
Другая улыбнулась ему и засмеялась еще громче, когда он развернулся. Он попытался уползти в меняющиеся сны, но Другая слишком была быстра, чтобы так легко его отпустить. Она схватила его одной рукой за оба запястья и вздернула на ноги. Он содрогнулся от омерзения, когда Другая прижалась губами к его губам.
Сновидца прошиб пот. Первые капли испарины показались на губе и на лбу, и через секунду он весь был мокрый, и губы потрескались от обезвоживания. От воротника поднялся клуб дыма. Вежливо кашлянув, загорелись штанины. Он дико задергался, пытаясь высвободиться. Другая качнула головой, будто укоряя расшалившегося ребенка. Волосы сновидца занялись с сухим щелканьем, и на лице возникли волдыри, как на проявляемом фотоснимке.
Когда его глаза закипели в орбитах, Другой уже надоело – она уже искала игру посвежее.
Она вошла в сон Малколма, оставляя на ходу обрывки черной кожи и едкий запах дыма. Она знала, за каким занятием застанет Малколма. Последние пару недель он был у нее любимцем. Его запасы страха и зла оказались неожиданно огромными. Более чем достаточными, чтобы позабавиться.
Малколм закреплял мощные электрические зажимы на cоcцах девятилетней девочки. Она сидела на стуле, разорванная герл-скаутская форма болталась у пояса. Руки он ей связал за спиной форменным поясом, а берет запихнул ей в рот. Лицо девочки было раскрашено, как у модели из «Вога».
Другая положила Малколму руку на плечо, входя в ритм его сна.
Малколм съежился, захныкал, закрываясь руками, жалобно моля о пробуждении. Смех Другой становился грубее, и ее черты приобретали резкие, знакомые контуры. Другая нависла над ним горой, голос ее был громом, потрясая его до мозга костей.
– Пошли, Малколм. Поиграем с папочкой.
Клод все еще сидел в забегаловке, глядя на сообщение о смерти Калиша, и очнулся, когда на стуле напротив него появилась шестнадцатилетняя девушка.
– Ты спишь? – спросила она первым делом.
Застигнутый врасплох, Клод вынужден был перед ответом подумать.
– Наверное, да.
– Черт! Значит, я все еще брожу по снам. Надо вернуться, пока она не захватила полную власть. – Девушка вскочила и забегала в границах сна Хагерти. – Ты не из пациентов.
– Нет, я здесь работаю... то есть в «Елисейских полях»... Черт, с него это я должен объясняться с собственным сном?
– А я сон?
– А кто же еще? Ты же не этот страшный кошмар. По крайней мере я так не думаю.
Девушка перестала улыбаться.
– Она была здесь? В твоих снах?
Рациональная часть разума Клода начала бунтовать. Он не хотел больше видеть сны, но подсознание держало. Стены забегаловки стали таять. Девушка подобрала под себя ноги и поплыла в воздухе, охватив руками колени. Что-то было в ней знакомое, но Хагерти не мог сообразить, что.
– Притворись, что никогда нас не видел. Притворись, что нас и не было. Уйди отсюда, Клод Хагерти, найди себе место тихое и мирное...
– Откуда ты знаешь мое имя?
– Ты же меня создал, нет? Я же твой сон, разве не так? Она замолчала, будто прислушиваясь к чему-то далекому.
Хагерти подумал, что она красива.
– Боюсь, я не могу оставаться. Сейчас правит она. И она решила, что мне пора.
Девушка развернулась, оттолкнулась вверх и поплыла сквозь слои сна с легкостью чемпионки по плаванию. Хагерти двинулся за ней, но ноги увязли как в сиропе.
– Погоди! Скажи, кто ты! Ты женщина из палаты номер 7?
