делают. Вы же, скорее, – головной баран. Заманиваете своих собратьев-людей на благо напарников- вампиров и набиваете себе карманы!
Светло-синие глаза Дзена будто потемнели, когда он исподлобья глянул на Соню.
– Я не ренфилд и не головной баран. Я такой, как вы.
– Ты совсем не такой, как я!
– Может, да, может, нет. Но вы ошиблись, определяя мой вид. Я не человек – я
Соня повернулась к нему и посмотрела пристальнее.
Дзен огладил заплетенные локоны – будто Медуза успокаивает своих змей.
– В мире очень мало представителей моей породы. Как я уже сообщил, я дхампир. Моя мать была человеком...
– А отец вампиром? Не может быть. Вампиры – мертвецы, у них сперма безжизненна. Пусть они способны на эрекцию, даже на эякуляцию, но к размножению они не способны.
– Мне хорошо известна прокреативная слабость живых мертвецов, – фыркнул Дзен. – Если вы позволите мне продолжить, я объясню. Мой биологический отец был вполне человеком, хотя я понятия не имею, кто он был, да это и не важно. Моя мать была проституткой – из Уайтчепеля. Очевидно, моим отцом оказался какой-то пьяница, у которого в штанах нашелся двухпенсовик и способный на эрекцию член. Когда я был зачат, моей матери было – обратите внимание – только четырнадцать лет. Но вскоре после начала беременности моя мать встретилась с неким джентльменом благородной наружности. Ноблем, как вы сами догадываетесь.
Пару месяцев подряд она была его фавориткой, пока ее состояние не стало заметным. Такие вещи для вампиров – проклятие. Они навеки застыли в потоке времени, неизменные и недоступные изменению. Увядание и смерть их человеческих любовников – это одно дело (в конце концов энтропия – служанка вампиров), – но создание новой жизни! Да, это им напоминает, что они исключены из природной цепи. Они притворяются, что им отвратительно людское размножение, но втайне они завидуют и ревнуют до безумия.
Как я уже сообщил, любовник матери оставил ее, но было поздно. На меня уже подействовал яд, который он выпускал в нее при каждом сеансе питания. Когда я родился, мать поместила меня в дом подкидышей и отправилась на поиски аналогичных любовников. Я всегда был... странноват. Жизнь моя превратилась в ад между надзирателями и товарищами по заключению. Когда мне исполнилось восемь, мать вернулась и взяла меня к себе.
За эти годы она стала куртизанкой для Ноблей. Разбогатела, купила фешенебельный дом в Лондоне и превратила его в своего рода салон, где развлекала своих клиентов. Иногда у нее бывали любовники и не из вампиров – принц-варгр, дипломат-кицунэ, бизнесмен-огр. По сравнению с грубостью и безразличием детского приюта мне это казалось вполне приемлемым.
И только в двенадцать лет я стал сознавать, что сильно отличаюсь от человека. Пока я лежал, свернувшись, в чреве матери, отравленное семя ее любовника проникло в мой организм. Вряд ли я был вампиром, но я мог, разгуливая по улицам Лондона, видеть истинный облик Притворщиков. Еще у меня было обостренное чувство и интуиция, подсказывавшие, чего действительно хотят окружающие. В мгновение ока я оказался у матери сводником, разыскивая по улицам и переулкам охочих клиентов.
Но самым главным даром моего суррогатного отца оказалось долгожительство. Как вы думаете, сколько мне лет?
– Не знаю, – пожала плечами Соня. – Сорок или сорок пять.
– В июне мне исполнится сто двадцать семь лет! – надтреснуто засмеялся Дзен, хлопнув в ладоши. – Ручаюсь, вы бы никогда не догадались, миледи!
– Ваша правда. Но это все равно не отвечает на вопрос, зачем вы здесь и почему мне не убить вас прямо на месте.
Дзен поднял руку, взывая к ее терпению.
– Мои работодатели – именно работодатели. Они мне не сюзерены. Я вырос на самой груди чудовищности, если можно так сказать. У меня нет родственных чувств к людям – но я и не считаю себя вампиром. Я – вид из одного экземпляра. Единственный представитель целой расы. Я служу своим хозяевам – и все же я никому не раб. Здесь я не для того, чтобы заниматься мелкой вендеттой Луксора. Я здесь от имени того, кто вам известен, того, кто считает себя более другом, нежели врагом.
– Панглосс.
Дзен хмыкнул и встал с кресла.
– Весьма проницательно. Он послал меня вместо кого-нибудь из личных слуг, зная о вашем пристрастии убивать вампиров на месте. Я должен отвести вас к нему.
Соня покачала головой и скрестила руки на груди.
– У меня нет ни интереса, ни желания снова встречаться с Панглоссом. Его интеллектуальные игры и фокусы мне без надобности. Можете сказать ему то же, что я сказала Луксору: если он хочет смерти Моргана – его дело. Я не нанимаюсь.
– Вы неправильно поняли – Панглоссу на Моргана в высшей степени наплевать. По крайней мере сейчас это так. Он хочет видеть вас по другим и более личным причинам.
– Каким же?
– Он умирает.
Логово Панглосса находилось на верхних трех этажах фешенебельного жилого дома в Грамерси-парке. При виде Сони, вошедшей первой, швейцар скорчил зверскую рожу, но тут появился Дзен. Глаза швейцара остекленели, лицо обессмыслилось.
– Панглосс его запрограммировал, – театральным шепотом сообщил Дзен по дороге к лифтам. – Когда он видит меня или кого-нибудь из слуг, он впадает в прострацию и не помнит, кто и когда входил. А незваному гостю мимо него не проскочить.
Лифт поднялся в пентхауз. Соню и Дзена встретил ренфилд в светло-зеленом хирургическом халате и стерильной бумажной шапочке.
– Слава богу, вы ее привели! Мы уже боялись, что вы не успеете. Ему все хуже и хуже!
– Старый хрен умудрился продержаться полторы тысячи лет, – осклабился Дзен. – И пару часов еще протянет.
Глаза ренфилда стали колючими, и было видно, что ему хочется что-то сказать Дзену или даже сделать, но он поостерегся. Если Панглосс действительно умирает, скоро его ренфилдам понадобится зелье – и защита.
Дзен посмотрел, как бурно уходит возмущенный слуга, и шепнул, прикрываясь рукой:
– Ох уж эти ренфилды! Такая страсть к театральным эффектам!
Соню провели в просторную и уютно обставленную гостиную. Скользящая стеклянная дверь вела в патио, откуда открывался панорамный вид на город. «Крайслер-Билдинг» горел в ночи светящейся иглой. Перед большим телеэкраном сидел в инвалидном кресле старик и смотрел передачу, отключив звук. Он повернул голову к вошедшим и улыбнулся, показав почернелые десны и клыки цвета старой слоновой кости.
– Здравствуй, дитя мое. Как хорошо, что ты пришла.
Беспомощность Панглосса потрясла Соню. В последний раз, когда она его видела, три года тому назад, он выглядел точно так же, как и в 1975 году при их первой встрече. У него был облик здорового, бодрого и энергичного мужчины чуть старше пятидесяти, с тронутыми сединой висками. Создание, сидящее в кресле, больше напоминало позднего Говарда Хьюза, нежели классического Гэри Гранта.
Панглосс резко облысел, и жалкие остатки волос цвета грязной простыни свисали почти до середины спины. Он сильно сгорбился, конечности его скрючило, заметно было постоянное дрожание паркинсонизма. Руки и ноги сморщились и стали похожи на лапы стервятника. Старик был завернут в белый махровый халат и подгузник для взрослых. Да, когда Луксор назвал Панглосса «стариком», Соня удивилась такому выбору выражений. Сейчас она поняла.
– Так проходит слава мирская, не правда ли? – выдохнул старый вампир. – Чтобы заметить ваше
