Имея в виду Пита. Я не могла не согласиться. Он был бы превосходным оратором.
А кого они вытащили с арены вместо него? Меня, не желающую сотрудничать. Бити, старшего изобретателя из Третьего, которого я редко вижу, потому что в ту минуту, как только он смог выпрямить спину, его сразу же потащили разрабатывать оружие. Буквально, они отвезли его больничную койку в какое-то суперсекретное место, и теперь он лишь изредка появляется на кормежке. Он очень умный и может очень помочь делу, но совсем не горит желанием. Потом, Дельф Одейр, секс-символ из рыболовного дистрикта, который сохранил Питу жизнь на арене, когда я не смогла. Они хотят превратить в лидера мятежников и Дельфа, но сперва им придется заставить его находиться в сознании более чем пять минут. Даже когда он отдает себе отчет, ему нужно повторить одно и то же раза по три, чтобы информация дошла до его мозга. Врачи говорят, это из-за удара током, который он получил на арене, но я знаю, что все более сложно. Я знаю, что Дельф не может сосредоточиться ни на чем в Тринадцатом, потому что он усердно пытается увидеть, что же происходит в Капитолии с Энни, сумасшедшей девушкой из его Дистрикта — единственным человеком на планете, которого он любит.
Несмотря на серьезные сомнения, мне нужно было простить Дельфа за его роль в заговоре, из-за которого я оказалась тут. По крайней мере, он имеет представление, через что я прохожу. А быть рядом с кем-либо, кто так много рыдает — отнимает слишком большое количество энергии.
Я двигаюсь по лестнице охотничьей походкой, нет желания издавать какой-нибудь шум. Я подбираю несколько памятных вещиц: фотография моих родителей в день их свадьбы, голубая резинка для волос Прим, семейная книга по лекарственным и съедобным растениям. Падая, книга открывается на странице с желтыми цветами, и я быстро ее закрываю, потому что их нарисовала кисть Пита.
Что я собираюсь делать?
И есть ли смысл вообще чего-нибудь предпринимать? Моя мать, моя сестра и семья Гейла, наконец, в безопасности. Что касается остальных жителей Двенадцатого — они либо погибли, что необратимо, либо находятся в безопасности в Тринадцатом. И в остальных дистриктах тоже есть мятежники.
Разумеется, я ненавижу Капитолий, но так же не уверена, что мое пребывание Сойкой- пересмешницей обеспечит преимущество тем, кто пытается сравнять его с землей. Как я могу помочь дистриктам, когда каждый раз, стоит мне сделать движение, результатом являются страдания и гибель людей? Пожилой мужчина из Дистрикта-11, застреленный за свист в знак одобрения. Принятие репрессивных мер в Двенадцатом после моего вмешательства в порку Гейла. Моего стилиста, Цинну, утащили из Стартового комплекса, окровавленного и без сознания, ещё до начала Игр. Источники Плутарха уверены, что его убили во время допроса. Драгоценный, загадочный, любимый Цинна умер по моей вине. Я отгоняю эту мысль, потому что думать об этом, не теряя полностью свой хрупкий контроль над ситуацией, невыносимо болезненно.
Что я собираюсь делать?
Стать Сойкой-пересмешницей… может ли все хорошее, сотворенное мной, перевесить причиненный вред? Кому я могу верить в ответе на этот вопрос? Конечно, не этой команде Тринадцатого. Я клянусь, сейчас, когда моя семья и Гейл в безопасности, я могу сбежать. Не беря в расчет одной незавершенной части дела.
Пит.
Если бы я точно знала, что он мертв, я бы попросту затерялась в лесах и ни разу не оглядывалась. Но пока я сомневаюсь, я застряла.
Я слышу шипение и разворачиваюсь на пятках туда, откуда раздается звук. В дверях кухни, с выгнутой в дугу спиной, плоскими ушами, стоит самый уродливый кот в мире.
— Лютик, — говорю я.
Тысячи людей погибли, но он выжил и даже выглядит вполне сытым. Чем? Он может выбираться из дома и пробираться обратно через окно в кладовке, которое мы всегда оставляем приоткрытым. Должно быть, он питается полевыми мышами. Я отказывалась думать по-другому.
Я присаживаюсь на корточки и протягиваю руку.
— Иди сюда, мальчик.
Как бы не так. Он зол из-за того, что его покинули. Кроме того, я не предлагаю ему еду, а моя способность обеспечивать дичью всегда являлась для него моим основным окупающимся качеством. Какое- то время, когда мы пересекались в старом доме, потому что оба не любили этот новый, казалось, что связь между нами немного окрепла. Это явно прошло. Он недовольно прищуривает свои желтые глаза.
— Хочешь увидеть Прим? — спрашиваю его.
Ее имя привлекает его внимание. Не считая его собственного имени, это слово — единственное, которое для него не пустой звук. Он хрипло мяукает и подходит ко мне. Я беру его на руки, глажу по шерстке, потом подхожу к шкафу, вытаскиваю свою охотничью сумку и бесцеремонно запихиваю его туда. Нет другого способа, которым бы я была способна отнести его на планолёт, а для моей сестры он значит целый мир. Ее коза, Леди, действительно полезное животное, к сожалению, не выжила.
В гарнитуре я слышу голос Гейла, говорящий мне, что мы должны возвращаться. Но охотничья сумка напомнила мне об ещё одной вещи, которую я хочу. Я вешаю сумку за ремешок на спинку стула и бросаюсь в свою спальню. Внутри комода висит охотничья куртка моего отца. До Двадцатипятилетия я перенесла ее сюда из старого дома, думая, что ее присутствие может стать утешением для мамы и Прим, когда я умру. Слава Богу, иначе бы сейчас она была пеплом.
Мягкая кожа расслабляет, и на данный момент меня успокаивают воспоминания о часах, проведенных в ней. Затем по непонятным причинам мои ладони начинают потеть. В затылке возникает странное ощущение. Я резко поворачиваюсь, чтобы осмотреть комнату, и убеждаюсь, что она пуста. Опрятна. И все на своих местах. Ни единого шума, чтобы меня встревожить. Тогда что?
Мой нос сморщился. Это из-за запаха. Приторного и искусственного. Что-то белое выглядывает из вазы с гербарием на моем шкафу. Я приближаюсь к нему осторожными шагами. Там, вся скрытая своими засушенными кузинами, стоит свежая белая роза. Идеальная. Вплоть до последней колючки и шелкового лепесточка. И я сразу же понимаю, кто мне ее прислал.
Президент Сноу.
Когда меня начинает тошнить от вони, я отступаю и убираюсь оттуда. Как долго она там простояла? День? Час? Повстанцы досконально проверили Деревню Победителей на наличие взрывчатых вещёств, подслушивающих устройств, ещё чего-нибудь необычного, прежде чем позволили мне пройти сюда. Но, похоже, роза не показалась им примечательной. Только мне.
Внизу я срываю охотничью сумку со стула, волоку ее по полу, пока не вспоминаю, что она полная. На лужайке я отчаянно сигналю планолёту, в то время как Лютик мечется в сумке. Я пихаю его локтем, но это лишь приводит его в ярость. Планолёт появляется в поле зрения, и вниз опускается лестница. Я вступаю на нее и жмусь к ней до тех пор, пока не оказываюсь на борту.
Гейл помогает мне освободиться от лестницы.
— Ты в порядке?
— Да, — отвечаю я, рукавом стирая пот с лица.
'Он оставил мне розу!' хотела я закричать, но была уверена, что это не та информация, которой мне следует делиться с кем-то вроде Плутарха. Во-первых, это прозвучит как безумие. Не померещилось ли мне — что вполне возможно — или я просто слишком эмоционально реагирую — все равно это гарантирует мне обратное путешествие в вызванную лекарствами страну снов, которой я так сильно старалась избежать. Никто и не поймет до конца — это не просто цветок, даже не просто цветок Президента Сноу, а обещание отомстить — потому что в одной с ним в студии, когда он угрожал мне перед Туром победителей, больше никого не было.
Стоявшая на моем шкафу, эта белая-словно-снег роза была для меня личным сообщением. Она напоминает о незавершенном деле. Она шепчет: 'Я могу тебя найти. Я могу до тебя добраться. Не исключено, что я наблюдаю за тобой прямо сейчас'.
