признаться в этом даже сам себе не хочет. С этой породой я много имела дела: анахронизмы, которые цепляются за эпоху своей наивысшей славы. Но дурой я была бы, если бы его недооценивала. Старшие вампиры вроде Синьджона пришли из времен куда круче, чем могут себе даже представить родившиеся в нашем веке. Под его фатовством — воля из железа и сердце из угля.
— Звучит как любовная песнь. — Клауди понизил голос, глянул на уголок Райана. — А его мать ты видела?
Незнакомка постаралась сохранить безразличное лицо.
— Видела.
— И как она?
— Она жива.
Клауди приподнял бровь, но ничего не успел сказать — засвистел чайник. Старик быстро сдернул чайник с огня, чтобы не разбудить Райана. Сыпанув растворимый кофе и сухие сливки в треснувшую кружку с надписью «ЛУЧШАЯ В МИРЕ БАБУШКА», он сел напротив гостьи.
— Плохо, да?
— Хочешь прямой ответ?
— А у меня есть выбор?
Незнакомка запустила пальцы в волосы, и на долю секунды Клауди увидел ее невероятную усталость. Как бывает у ветеранов окопной войны.
— Думаю, я могла бы ее забрать у Эшера. Но если правду сказать — это может оказаться без толку. Она в тяжелом трансе. Плюс он ее наверняка накачал лекарствами — и не обычной уличной дрянью. На него работает бокор.
— Кто?
— Колдун-вудуист. Сволочной гад по имени Обиа, который ходит с мачете. Бывший тонтон-макут. Мерзкая рожа.
Клауди побледнел, и кружка в его руке чуть дрогнула.
— Знаю я этого сукина сына. Но при чем тут лекарства?
— Эшер держит Никола на зомбийной пыли.
— Зомбий... а, ладно! Ты меня разыгрываешь?
— Слушай, ты живешь в округе, где кишат живые мертвецы, и не можешь поверить в зомби? Но это все не так, как в кино. Колдуны используют для этого вытяжку из иглобрюхих рыб.
Эта дрянь — нейротоксин. Обычное действие — паралич, когда сердце не может биться, и дышать ты не можешь. Но в должных дозах это мощный наркотик, который в определенных обстоятельствах можно применять для приведения человека в состояние, сходное со смертью.
Допустим, бокор схлестнулся с каким-нибудь хмырем и наложил на него заклятие при всем народе. Потом он втихаря подсыпает бедному хмырю зомбийную пыль в овсянку. Следующее, что мы имеем, — это мертвый хмырь, но он не совсем мертвый, а только с виду. Бокор тащится на кладбище, выкапывает хмыря из могилы и дает ему антидот. И что ты видишь? Идет мертвец, хотя на самом деле он и не мертвец. Но он уже зомби.
Обычно у них чертовски сильные мозговые поражения от кислородного голодания под землей, так что они оказываются туповатыми — да чего там, в доску тупыми! Ни боли не чувствуют, ни говорить толком не могут. Единственное, чего они хотят от жизни — если это еще можно назвать жизнью, — жратвы и зомбийной пыли. Я думаю, это для них единственные оставшиеся удовольствия. И ради этих двух вещей они готовы на все. А так как зомбийная пыль есть только у бокора, они становятся его рабами на остаток его или своей жизни — что раньше кончится.
— И это вот Эшер старается проделать с Никола?
— Не совсем. Он ее подсадил на эту пыль, но не хочет делать из нее зомби. Он ее хочет обратить.
— Обратить?
— Многие повелители, когда решают взять себе невесту или компаньона, выбирают человека, в котором чувствуют потенциал к злу или порче. Иногда темная сторона человека охотно откликается. Бывает, что она спрятана так глубоко, что лишь тщательная кампания, тянущаяся многие годы, может вскормить и проявить эту сторону личности. Но не все эти обращения удачны. Есть люди, которые отказываются дать победить себя темной стороне и умирают от собственной руки. Подозреваю, что таков же может быть случай с Никола — вот почему ее держат под дурманом. Эшер хочет сохранить ее восприимчивость к своему влиянию, но боится того, что она могла бы сделать, когда его нет и он ее не контролирует.
— Значит, если так, то для нее еще может быть надежда, — заметил Клауди.
— Возможно. Но пока Эшер рядом, она целиком и полностью его создание. Такой вид управления разумом оставляет серьезные повреждения. Если я ее у него отберу, она может остаться — как бы это сказать? — в высшей степени восприимчивой к тому, у кого сильная воля. Скажем так, что у кенгуру Скиппи воля будет сильнее, чем у нее.
— Ты что-то не в розовом свете рисуешь, — вздохнул Клауди.
— Ты просил прямого ответа.
— Ну да, что было, то было, — вздохнул он еще раз, допивая кофе. — Так что ты предлагаешь сделать?
— Единственный способ, чтобы и Райан, и его мать были в порядке, — это чтобы Эшер был надежно и воистину мертв.
Клауди поставил кружку, глядя на собеседницу так, будто у нее вдруг выросла вторая голова.
— Ты собираешься его убить?
— Таково было мое намерение с самого начала, еще до того, как я встретила тебя и Райана.
— Лапонька, может, я не заметил, и у тебя в сумке есть целая армия? — хихикнул Клауди сам для себя неожиданно.
Незнакомка подавила зевок, вставая и потягиваясь по-кошачьи.
— Убить его — это легко. Чтобы меня при этом не убили — вот в чем фокус! А теперь, если ты не возражаешь, ночь была длинная, и мне надо отдохнуть, чтобы выдержать то, что будет вечером. Есть еще сквоттеры в здании?
— Теперь уже нет. Как тут стало горячо, народ перебрался на окраины Города Мертвых. В заваруху никто попадать не хочет.
Незнакомка собрала свое имущество и направилась к двери.
— Я посплю на чердаке, если тебе все равно. Люблю быть поближе к крыше. Это удобнее, чем черный ход, когда приходят незваные гости.
Клауди нахмурился и стал играть ключами:
— Но ведь сейчас день!
— Я вполне отдаю себе в этом отчет, — ответила она.
— Но солнце светит!
— Как правило, днем именно так и бывает. Так что?
— Ну... ты точно уверена, что хочешь прямо сейчас выйти?
— Клауди, спасибо за заботу, но открой эту дурацкую дверь, о'кей? Я не вспыхну и не сгорю.
Она явно его не убедила, но дверь он все-таки отпер. Неизвестная потрепала его по плечу и нырнула через порог в утреннее солнце.
— Ты не волнуйся, — бросила она на ходу, — я кремом от солнца намазалась.
На чердаке воняло пылью, крысиным пометом, сухой гнилью и плесенью. Посередине мог бы встать прямо взрослый мужчина, но в углах даже мыши пришлось бы пригнуться. Не Тадж-Махал, но и не самое худшее из мест, где ей приходилось пережидать день. Вытащив из-под свеса крыши весь в пятнах матрас, она скинула с него использованные шприцы и пустые ампулы из-под крэка. От матраса еще воняло мочой и другими выделениями, но сойдет.
Единственным окном было слуховое окошко на петле, и его можно было распахнуть для вентиляции. Присев на корточки, чтобы порыться в сумке, неизвестная выглянула из окна — и увидела прямо напротив колокольню.
Хотя до нее было квартала два, вид ничего не загораживало: окружающие дома были не выше трех- четырех этажей, а она сейчас находилась на чердаке шестиэтажного здания. Смутно вспомнилось что-то
