— Это я лучше всего умею, — ответила она и поставила ребенка на тротуар. Мальчишка стрелой метнулся вперед, обхватил старика тонкими ручонками.
Старый хиппи взъерошил ему волосы, потом отодвинул от себя, глядя с недовольной укоризной.
— Когда ты уходил, я тебе говорил, чтобы ты был поосторожнее? А ты что сделал, Райан? Ты снова пытался увидеть маму?
— Я видел ее, Клауди! На этот раз я даже до нее дотронулся! Она меня по имени назвала!
Бородач закатил глаза:
— Господи Иисусе, пацан! Ты нас обоих под пулю подведешь, если будешь так вышивать!
Незнакомка переступила через растянувшуюся тушу Кро-Мана и наклонилась, чтобы вытащить пружинный нож из груди Кавалеры. Обтирая лезвие об штанину, она, чуть нахмурясь, пошевелила тело Кро-Мана носком сапога.
— Этот еще жив. Я бы на вашем месте пустила ему пулю в сердце.
Бородатый покачал головой:
— Я таким гадством не занимаюсь. Разве что когда деваться некуда.
Женщина пожала плечами:
— Дело ваше.
— Послушайте, леди, я очень благодарен, что вы так вот вступились...
— Благодарности могут подождать. Вы так и собираетесь держать нас всех на тротуаре всю ночь, или пойдем где-нибудь спрячемся? Я подозреваю, что дружки этих горилл уже сюда направляются.
Старик кивнул и подхватил мальчика на руки:
— Вы правы. Лучше нам поторопиться. Я здесь живу недалеко.
Незнакомка пошла за седым хиппи по узкому вонючему переулку, выходящему на параллельную улицу, еще более запущенную, чем Улица-Без-Названия, если только это возможно. Хиппи быстро спустился по ступенькам к подвальной двери обшарпанного жилого дома. Отодвинув мальчишку за спину, он достал из кармана ключи и открыл тяжелую железную дверь. Оказавшись внутри, он стряхнул мальчика со спины и, быстро захлопнув дверь, задвинул засов, сделанный из железнодорожного костыля.
Незнакомка повернулась, оглядывая интерьер подвала. Прихожая была довольно велика и со всех сторон заставлена книгами, кое-как запиханными на узкие полки, которые тянулись вдоль стен до самого потолка. Здесь пахло гнилью старой бумаги и заплесневелой кожи.
Старик с облегчением выдохнул и чуть расслабился, но обрез разряжать не стал. Вместо этого он посмотрел на незнакомку с любопытством.
— Вообще-то у меня правило: здешние люди не должны знать, где я живу. Вы — первая, если не считать мальчика, кого я сюда пустил за многие годы. Так вот, леди, попытаетесь что-нибудь устроить — и я ваши мозги расплескаю по стенам. Только мне бы этого не хотелось, учитывая, что вы спасли этого парнишку и что убирать я терпеть не могу.
— Я это учту.
— Хотелось бы.
— Клауди? — шепнул мальчик, дергая старого хиппи за рубашку. — Клауди?
— Чего, малыш?
— Я хочу печенья.
Старик потрепал преждевременную седину мальчишки.
— Да? Может быть, тогда надо попросить как следует?
Мальчик закатил глаза и демонстративно вздохнул:
— Можно мне взять себе печенья?
— Думаю, да. Только оставь и мне на этот раз!
Он улыбнулся снисходительно, глядя, как мальчик бросился по узкой тропе среди куч книг куда-то в глубь квартиры.
— Это ваш сын?
Хиппи засмеялся и покачал головой.
— Да нет! Не знаю, кто его папочка — и есть ли таковой. Но не мог же я бросить его на улице погибать от голода — а то и хуже.
— А его мать — это та женщина, которую я видела? Которую сопровождает вампирша?
— Одетая в белое?
— Да.
— Да, это и есть Никола. А вампирша эта — такая прикинутая тетка с бирюльками на сиськах и на морде?
— Да.
— Это Децима. Подручная Эшера.
— А кто такой этот Эшер, про которого все тут говорят?
Он посмотрел на нее странно:
— Вы в самом деле не знаете?
— Я недавно в городе. Вы меня не просветите?
— Да, конечно, — только зайдем внутрь. Там можно посидеть, и я за кофе вам расскажу, что знаю.
На кухне было куда уютнее, чем в прихожей, хотя и там книги соперничали за пространство со скудной утварью. Мальчик сидел в углу на поддоне от пакетов молока, держа на коленях сложенную пополам книжку комиксов. Подбородок у него весь был в крошках печенья.
— Извините за беспорядок, — хмыкнул старик, смахивая с единственного стула груду книг в бумажных обложках. — У меня последнее время бывает мало гостей. Обычно я никого не пускаю через порог, но я привык доверять своим инстинктам.
— И что говорят ваши инстинкты обо мне?
Он смотрел на нее долгую секунду, будто пытаясь прочесть что-то, видное только ему.
— Думаю, что вам можно верить. Почему — бог его знает. Надеюсь только, что это у меня не кислотный флэшбэк.
— Ваше доверие для меня комплимент. — Незнакомка взяла книжку журнала «Фэйт», сдула пыль с вылинявшей обложки. — И давно вы здесь живете, если можно спросить? Кстати, я, кажется, не расслышала ваше имя...
— Эдди Мак-Леод. Друзья зовут меня Клауди. Малыша зовут Райан. Фамилию его я не знаю, как и он. И спросить можно: я в Городе Мертвых с конца шестидесятых.
— И здесь всегда было так?
Клауди покачал головой, зажигая газовую плитку.
— Так сурово не всегда было, но жутко было всегда. Понимаете, шесть кварталов Нигде посреди большого города! И Нигде — это и в самом деле Нигде! Слышал я кое-какие байки, что в колониальные времена здесь было убежище для контрабандистов, и с тех пор здесь неофициальная «нейтральная зона» для тех, кто по ту сторону закона.
В Гражданскую здесь болтались сторонники конфедератов и прочие крутые ребята. К концу прошлого века тут полно было иммигрантов и босяков. Я лично здесь оказался где-то в шестьдесят восьмом — перебрался, чтобы откосить от призыва. Холодную зиму я не выношу, так что насчет Канады даже и не задумывался.
Незнакомка удивленно приподняла бровь:
— Вы прячетесь здесь, в Городе Мертвых, уже тридцать лет?
Клауди пожал плечами, насыпая растворимый кофе в щербатые чашки.
— На самом деле уже не прячусь — не от призыва по крайней мере. Несколько лет назад я воспользовался амнистией и на этот счет уже не имею трудностей с законом. Но я привык тут жить, и к тому же вряд ли где-нибудь в стране — или в мире — можно найти такое дешевое жилье. Я же не плачу аренду — никто здесь не платит. Община сквоттеров.
— А откуда вода и электричество?
— Ходят слухи, что у мэрии с Городом Мертвых что-то вроде сделки. Может, для того, чтобы отсюда самое худшее не расползалось по окрестностям.
— Если вас послушать, то удивительно, что здесь больше народу не живет.
