крестьянском дворе, в этакой глуши! Ах, если бы я мог снова родиться!.. Но теперь поздно думать об этом, и я должен смириться.
После этого маленького монолога, сказанного, впрочем, вполне искренне, он влез в будку и заснул.
22. ПИНОККИО ОБНАРУЖИВАЕТ ВОРОВ И В НАГРАДУ ЗА ПРЕДАННОСТЬ ПОЛУЧАЕТ СВОБОДУ
Пиноккио проспал два часа, а в, полночь его разбудили шёпот и бормотание странных голосов, доносившихся с гумна. Он высунул кончик носа из собачьей будки и увидел четырех маленьких зверьков в тёмных шубках. Они стояли кучкой, совещаясь о чём-то, и были похожи на кошек. Однако это были не кошки, а куницы – маленькие кровожадные зверьки, которые особенно лакомы до яиц и цыплят. Одна из куниц отделилась от своих товарок, подошла к собачьей будке и тихо сказала:
– Добрый вечер, Мелампо!
– Я вовсе не Мелампо, – ответил Деревянный Человечек.
– Кто ты, в таком случае?
– Я Пиноккио.
– А что ты здесь делаешь?
– Я изображаю сторожевую собаку.
– А где Мелампо? Где старый пёс, стороживший в этой будке?
– Он сегодня утром издох.
– Издох? Бедное животное! Он был такой добряк! Но и ты не выглядишь волкодавом.
– Прошу прощения, но я не собака.
– Кто же ты такой?
– Я Деревянный Человечек.
– И ты тут вместо сторожевой собаки?
– К сожалению. И к тому же в наказание.
– Ну что ж, предлагаю тебе тот же договор, какой был у нас с Мелампо. Ты будешь доволен.
– А что это за договор?
– Мы, как прежде, приходим сюда два раза в неделю, ночью проникаем в курятник и забираем восемь кур. Из этих восьми штук мы пожираем семь, а одну даём тебе, с тем, естественно, что ты притворяешься спящим и даже не помышляешь о том, чтобы лаять и будить крестьянина.
– А Мелампо именно так и делал? – осведомился Пиноккио.
– Да, так он и делал, и мы всегда отлично ладили между собой. Итак, спи спокойно и не сомневайся в том, что перед уходом мы положим возле будки миленькую ощипанную курочку тебе на завтрак. Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга?
– Даже чересчур хорошо, – ответил Пиноккио и угрожающе покачал головой, словно желая этим сказать: «Мы ещё поговорим!»
Почувствовав себя в безопасности, четыре куницы быстрёхонько кинулись к курятнику, расположенному рядом с собачьей будкой, отворили зубами и когтями маленькую деревянную дверку, закрывавшую вход, и юркнули туда одна за другой. И только-только они успели прокрасться внутрь, как услышали, что дверка за ними быстро закрылась.
Закрыл её Пиноккио. И мало того: на всякий случай он ещё привалил к ней большой камень.
И тогда он начал лаять, и лаял точно так, как сторожевая собака, а именно: «Гав-гав, гав-гав!»
Услышав лай, крестьянин соскочил с постели, схватил своё ружьё, подошёл к окну и спросил:
– Что там такое?
– Воры, – ответил Пиноккио.
– Где?
– В курятнике.
– Сию минуту выйду.
Не прошло и секунды, как крестьянин был внизу, побежал к курятнику, поймал четырех куниц, сунул их в мешок и сказал им очень довольным голосом:
– Наконец вы всё-таки попали ко мне в руки! Я мог бы вас наказать, но я не такой человек. Я удовольствуюсь тем, что завтра отнесу вас к трактирщику в ближнее село, и он снимет с вас шкурки и приготовит из вас нежное и острое заячье жаркое. Хотя это честь, которую вы совсем не заслужили, но столь великодушные люди, как я, не обращают внимания на такие мелочи.
Затем он подошёл к Пиноккио, погладил его несколько раз по голове и спросил:
– Каким образом ты обнаружил этих четырех воришек? А мой Мелампо, мой преданный Мелампо ни разу ничего не заметил!
Деревянный Человечек мог бы тут кое-что рассказать из того, что узнал. То есть он мог бы поведать о позорном договоре между собакой и куницами, но, вспомнив о том, что собака уже издохла, пришёл к заключению: «Какая польза срамить мёртвых? Мёртвые мертвы, и лучше всего оставить их в покое».
– Ты бодрствовал или спал, когда куницы пришли на гумно? – спросил его крестьянин.
– Я спал, – доложил Пиноккио, – но куницы разбудили меня своим шёпотом, а одна из них даже подошла
