Пиноккио незамедлительно снял свой колпак. И тут на него обрушился поток воды, который промочил его насквозь от головы до пят, как горшок с засохшей геранью.
Мокрый, словно его только что вытащили из водосточной трубы, вернулся он домой, еле живой от усталости и холода. Он сел и протянул свои продрогшие и грязные ноги над жаровней с раскалёнными углями.
Так он уснул. И во сне его деревянные ноги загорелись, обуглились и, наконец, превратились в золу.
А Пиноккио спал и храпел так, словно это были не его ноги, а чужие. Когда рассвело, он проснулся: кто-то стучал в дверь.
– Кто там? – спросил он, зевая, и начал продирать глаза.
– Я, – ответил голос.
Это был голос Джеппетто.
7. ДЖЕППЕТТО ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ. БЕДНЯГА ОТДАЁТ ПИНОККИО ВСЁ, ЧТО ПРИНЁС СЕБЕ НА ЗАВТРАК
Несчастный Пиноккио ещё не совсем проснулся и поэтому не заметил, что его ноги сгорели. Услыхав голос отца, он без раздумий соскочил со стула, чтобы отодвинуть дверной засов. Но после двух-трех нетвёрдых шагов упал с размаху на пол. И при падении произвёл такой грохот, словно мешок с деревянными ложками, упавший с пятого этажа.
– Отвори! – крикнул Джеппетто с улицы.
– Отец, я не могу, – ответил, плача. Деревянный Человечек и стал кататься по полу.
– Почему не можешь?
– Потому что кто-то сожрал мои ноги.
– А кто их сожрал?
– Кошка, – сказал Пиноккио.
Он как раз в эту минуту заметил, что кошка передними лапками теребит две стружки.
– Открой, говорю тебе, – повторил Джеппетто, – а не то, как войду, покажу тебе кошку!
– Но я вправду не могу стоять, поверьте мне. Ах, я несчастный, несчастный! Теперь я буду всю свою жизнь ползать на коленках!..
Джеппетто, предположив, что все эти вопли не более как очередная проделка Деревянного Человечка, решил положить ей конец, влез на стену и проник в комнату через окно.
Он приготовился было, не откладывая в долгий ящик, проучить наглеца, но, когда увидел своего Пиноккио, распростёртого на полу и действительно безногого, жалость охватила его. Он взял Пиноккио на руки, обнял его и облобызал тысячу раз. По его щекам в это время катились крупные слезы, и он сказал, всхлипывая:
– Мой Пиноккушка, как это ты ухитрился спалить себе ноги?
– Не знаю, отец. Но, клянусь вам, это была страшная ночь, которую я никогда в жизни не забуду. Гремел гром, блистали молнии, а я так хотел есть, и Говорящий Сверчок сказал мне: «Тебе будет плохо, и ты был злой и заслужил это». И тогда я сказал: «Берегись, Сверчок!», и тогда он сказал: «Ты Деревянный Человечек, и у тебя деревянная голова», и я бросил деревянный молоток в него и убил его, но он сам виноват, так как я не хотел его убить, потому что я поставил маленькую сковородку на раскалённые угли жаровни, но цыплёнок выскочил и сказал: «До свидания… Пламенный привет!» И голод все рос, и поэтому старик в ночном колпаке высунулся в окно и сказал мне: «Становись под окно и подставь шляпу», и я с бадьёй воды на голове (разве попросить кусок хлеба – позор, а?) сразу же вернулся домой, и, так как я все ещё был ужасно голоден, я положил ноги на жаровню, чтобы их высушить. И тогда вы вернулись, и я увидел, что они сгорели, и ног у меня больше не стало, а голод всё равно остался! У-у-у-у!..
И бедный Пиноккио заплакал и завыл так громко, что было слышно за пять километров.
Джеппетто, который из всей этой бредовой речи понял только одно, а именно, что Деревянный Человечек погибает от голода, вытащил из кармана три груши, подал их Пиноккио и сказал:
– Эти три груши, собственно говоря, мой завтрак, но я охотно отдаю их тебе. Съешь их на здоровье.
– Если вы хотите, чтобы я их съел, то очистите их, пожалуйста.
– Очистить? – спросил Джеппетто, поражённый. – Я не предполагал, мой мальчик, что ты так изнежен и привередлив. Нехорошо! На этом свете нужно ещё с детства привыкать есть всё, что дают, так как неизвестно, что может случиться. А случиться может всяко!
– Допускаю, что вы правы, – прервал его Пиноккио, – но нечищеных фруктов я есть не стану. Я не выношу кожуры!
Добросердечный Джеппетто вытащил ножик, с истинно ангельским терпением очистил все три груши и положил кожуру на край стола.
Пиноккио, сожрав в два счета первую грушу, хотел было выбросить сердцевину, но Джеппетто придержал его за руку и сказал:
– Не бросай. На этом свете все может пригодиться.
– Неужели вы думаете, что я буду есть сердцевину?! – с ехидством змеи произнёс Деревянный Человечек.
– Кто знает! Все возможно, – возразил Джеппетто без раздражения.
Так или иначе, но все три сердцевины не полетели за окно, а были положены на край стола рядом с кожурой.
