— Не пускайте их! — закричала мама не своим голосом.
Немец быстро вскинул карабин, наставил на маму.
Я стал рядом с ней. Прямая, бледная, до крови закусив нижнюю губу, она сделала шаг, другой. Я схватил ее за руку, закричал:
— Мам, не надо!..
Неожиданно грянул выстрел, и в тот же миг я зажмурился. Боясь увидеть самое страшное, я с трудом все же открыл глаза и увидел маму, неподвижно стоящую на месте, а немца — медленно сползающего с подоконника. Карабин упал в комнату на пол, загремев прикладом.
Я догадался — выстрелил Митька. Он по-прежнему пристально смотрел в окно из своего угла, в руках у него был пистолет.
На улице вмиг все затихло, словно вымерло, немцы перестали бегать, они притаились за простенками между окнами, чего-то ждали. Ждали и мы.
Пригнувшись, Митька проскочил мимо окна, схватив с полу карабин. Он стал в дверях, которые ведут в сенцы, позвал нас:
— Идите сюда, если гранату бросят — тут за стенку спрячемся.
Мы с мамой молча приблизились к Митьке, и все втроем сгрудились в дверях.
— Тут лучше, — прошептал Митька. — Кругом стены, а если они полезут из той комнаты, мы их сразу увидим. На, держи, — толкнул меня Митька, протягивая карабин. — Да бери же! — закричал он. — Хватит тебе дрожать, поздно уже теперь!..
— Возьми, сынок, — удивительно спокойным голосом сказала мама. — Возьми, все равно они нас не помилуют. А раз уж пришла и наша очередь… — Она недоговорила: увидела в комнате на гвозде свой новый шерстяной платок, побежала взять его.
Она быстро сняла его, повернулась идти обратно, но в этот момент в окно влетела граната и завертелась на полу, как волчок. Мама растерялась, отступила к стенке, комкая на груди платок.
— Скорее беги сюда! — закричал я, но мама не слышала. Она смотрела на гранату и все время пятилась назад, словно хотела врасти в стену.
В гранате что-то щелкнуло, раздался взрыв.
Осколок со свистом и жужжанием пролетел мимо нас, шлепнулся о косяк двери. Мы юркнули за стенку, спрятались.
Выглянув из-за стены, я увидел маму, лежавшую на полу с раздробленной головой, от нее несколькими ручейками растекалась кровь.
В висках у меня застучало, в горле пересохло, затошнило, перед глазами поплыли разноцветные круги… С трудом напрягая силы, я переступил через порог, направился к маме. Митька схватил меня сзади за рубаху, дернул к себе.
— Куда ты, дурак?! Убьют!
Я не удержался на ногах, упал, выпустив из рук карабин.
— Ты соображаешь, что делаешь? — шипел он мне в ухо.
Соображал я плохо. Силился увидеть Митьку и не мог: перед глазами все расплывалось.
Митька зачерпнул кружкой в ведре воды, плеснул мне в лицо.
— Да что с тобой? — негодовал он, — Очухайся ты скорее…
В этот момент в комнате разорвалась вторая граната.
В глазах у меня стало понемногу проясняться, я поднялся на ноги. Митька сунул мне в руку карабин.
— Держи.
На улице снова поднялась какая-то суетня. В одно из закрытых окон, которое выходило на улицу, ломились: били чем-то тяжелым. Крепкие ставни, предназначенные для защиты от воров, потрескивали, но не поддавались.
— А ну, садани прямо в окно, может, влепишь какому как раз в лоб.
Я прицелился в центр окна, нажал на спуск. Ствол карабина от выстрела подпрыгнул, а приклад больно ударил в плечо.
— Ты крепче держи, а то он так тебе все зубы выбьет, — предупредил Митька.
Я ничего не сказал, отбил кулаком рукоятку затвора, загнал в ствол новый патрон.
— Подожди, не стреляй, притихли что-то… Береги патроны.
На этот раз затишье затянулось настолько долго, что я успел подумать: «Чем все это может кончиться? Неужели погибнем?» Не верилось, не верилось даже в то, что мама лежит мертвая. Я взглянул на Митьку, он, словно отгадав мои мысли, проговорил:
— До ночи б дотянуть, а там видно будет. В темноте можно смыться. — Он вздохнул: наверное, и сам мало верил в то, что мы еще можем «смыться».
Положение наше было безвыходным.
На чердаке послышался топот, мы невольно посмотрели на потолок.
— Что-то затевают, — сказал Митька.
Вскоре оттуда стал доноситься какой-то треск, словно там развели костер из сухих сучьев. Через некоторое время: мы услышали треск посильнее, уже похожий на выстрелы патронов, когда их набросаешь в костер.
Мы не могли понять, что это такое, и с ужасом ждали, чем кончится трескотня.
— Запалили хату, — догадался Митька, — черепица лопается.
В комнату снова влетело несколько гранат, и после их взрыва взметнулся огонь, который быстро разлился по полу, лизнул занавески, пополз по ним вверх.
Горький дым лез в горло, выедал глаза.
— Давай закроем дверь, — сказал Митька откашливаясь.
— А мама?
Митька, молча нырнул в дым и вскоре показался с матерью. Держа двумя руками, он с трудом тащил ее в сенцы. Я подхватил волочившиеся ноги матери, помог ему.
В комнате все было объято пламенем, огонь полыхал, стал доставать до нас. Мы закрыли дверь.
— Немцы в огонь не полезут, — сказал Митька.
Закрытая дверь не спасала, в сенцах уже было полно дыму — он проникал сюда сквозь щели.
Впервые я пожалел, что наша хата не саманная, как у многих, а деревянная — из старых шпал. Когда-то мы гордились этим: зимой у нас было очень тепло, а теперь это было наше несчастье. Старые просмоленные шпалы будут гореть, как факел.
Вздрогнул, заскрипел потолок, сверху на нас посыпалась глина — это обрушилась крыша.
Уже загорелась дверь, горел простенок, становилось жарко, дышать было нечем. Мы отступили в чулан, захватив с собой тело матери.
В чулане было так же, как и в сенцах; дымно, жарко. Пламя пожара, охватившего весь дом, бушевало, словно ураган, бревна трещали, стены подрагивали. «Уходить от огня дальше некуда, — подумал я. — Теперь все, сгорим…» Я молча присел возле матери и старался ни о чем не думать.
Митька метался по чулану, и я подумал, что он может упасть в погреб, если наступит на крышку.
— Ты осторожней, — предупредил я его, — тут погреб — можешь провалиться.
Митька остановился и вдруг закричал:
— Погреб?! Так чего же ты молчал? Погреб!
Только теперь я сообразил, что в погребе можно спастись от огня. Митька ползал на четвереньках по чулану, искал крышку и, найдя, быстро открыл ее.
— Лезь! Лезь скорее! — толкал он меня.
Я подошел к люку, остановился.
— Маму…
— Лезь, я сам втащу ее. — Митька подтолкнул меня и вслед за мной спустился по пояс в погреб.
Он стал подтаскивать тело матери, но в этот момент затрещал потолок, сверху посыпались искры. Митька на мгновенье прикрыл люк, а когда хотел открыть его снова, потолок рухнул, упал, придавил сверху. Митька нажал снизу плечом — крышка не поддалась.
— Мама там осталась… — зарыдал я.
