— Ну ладно, — он отсчитал ей деньги. — А самогонки нету?
— Нема, — отмахнулась женщина и обиженно добавила: — Шо я, спекулянтка, чи шо?
— Ладно, ладно… Давай, бабка, уматывай побыстрей. Салом тоже тут не разрешают торговать — не базар, сама знаешь. Увидит начальство — попадет.
Женщина быстро завернула деньги в платочек, сунула за пазуху и торопливо ушла.
— Ферштейн? — рыжий потряс на ладони кусок сала — и к Яшке: — А ты чем торгуешь, я так и не понял?
— Ничем, — пожал Яшка плечами. — Брата ищу…
— Клоун, а при чем тут я? — Он обернулся к белобрысому, сверкнул на него сердитыми глазами.
— Воробьева спрашивал… — залепетал тот, хихикая. Развел руки в стороны, присел, как индийский божок, оскалился.
«И правда, клоун, — подумал Яшка, — как дурачок… А может, он контуженый?..» — и от этой догадки стало Яшке не по себе, будто он обидел человека.
МАРОДЕР
Пока разговаривали, из сеней донеслись голоса:
— Товарищ майор! Шестой взвод находится на работе — на очистке зерна. За время моего дежурства никаких происшествий не произошло. Докладывает дневальный Бляхин.
— Вольно. Значит, никаких происшествий? Плохо дневалишь, Бляхин.
— Никаких дак… — не совсем уверенно возразил Бляхин.
Услышав голос майора, Воробьев бросил Клоуну сало, приказал:
— Прячь и рви когти, — а сам быстро сунул в болтавшуюся на шее марлевую петлю левую руку, правой подхватил ее под локоть, сделал страдальческое лицо.
— Все на работе? — допрашивал дневального майор.
— Один дак больной… Воробьев дак…
— Воробьев больной, — с ехидцей повторил майор и вошел в комнату. Низенький, строгий, он со света сощурил глаза, но Воробьева заметил сразу: — Здравствуй, Воробьев.
— Здравия желаю, товарищ майор.
— Почему не на работе?
— Да рана что-то разболелась.
— Рана разболелась. Так-так… — Майор обошел печь, увидел Клоуна. — А ты?
— Я на работе. Я пришел взять… — и он стал пробираться к двери.
— Подожди, — остановил его майор. — Без тебя тут, пожалуй, тоже не обошлось. А ты кто, зачем здесь? — увидел майор Яшку.
Яшка оторопел: строго смотрит на него майор, ждет ответа. Но так и не дождался, повернулся снова к Воробьеву, обошел вокруг него, как вокруг печки, осмотрел:
— Почему до сих пор не снял трофейное обмундирование?
— Так я ж разведчик, товарищ майор!
Майор покачивался перед верзилой с носков на пятки, заложив руки за спину, и время от времени поднимал голову, чтобы заглянуть солдату в глаза.
— Когда приедешь в часть, на передовую, и то когда пойдешь на задание, тогда и наденешь маскировочный халат. А так у нас, в Советской Армии, есть своя форма. Тебе же, видать, фрицевская больше по душе?
— Да ну, товарищ майор!.. Вы сразу политику шьете, — отвернул в сторону недовольную физиономию Воробьев.
— Ну жаргончик у тебя! — и вдруг как крикнет: — Как стоишь? Как разговариваешь с офицером? Смирно!
Вздрогнул Яшка, стал отряхивать зачем-то полы пальто. Смотрит: Клоун застегнул шинель на все крючки, затянулся ремнем, поправил пилотку — стоит навытяжку; Бляхин — тоже, хотя ему и трудно стоять, опирается слегка на палку. «Ну, — думает Яшка, — попал…» И сам невольно встал по команде «смирно»: руки по швам, не шелохнется, только глазами шарит по сторонам. А майор снова к Воробьеву с вопросом:
— Ты зачем гражданское население обижаешь?
— Никого я не обижаю, что вы…
— Никого? Бляхин, зови женщину, — приказал майор, не оборачиваясь.
Стоявший у двери Бляхин толкнул дверь, и на пороге появилась та самая тетка, у которой Воробьев купил сало.
— Узнаешь? — спросил майор.
— Первый раз вижу…
— Этот покупал? — кивнул на Воробьева майор.
— Он самый… — быстро ответила женщина и принялась плакать и вытирать слезы платком, в котором были завернуты деньги. — Вот они, и гроши его… Выйшла на вулыцю, на видному перевирить… А оно — одна только советская, шо сверху, а те уси вон какие… — она протянула деньги, показывая их всем, и снова принялась плакать.
Майор взял у нее деньги.
— Ну?
— Ничего я не знаю, товарищ майор, — стоял на своем Воробьев. — «Уси», — передразнил он тетку. — Может, в другом месте ее надули, а я виноват.
— Як же в другом?.. Як же в другом?.. — закричала женщина, сделав шаг вперед. — Вот же и они были тут, — указала она на Яшку.
— Верните сало, — приказал майор.
— Да нет у меня никакого сала.
— Хорошо. Бляхин, достаньте мне его вещмешок.
Не успел Бляхин подойти к постели Воробьева, как тот кинулся ему наперерез, выдернул руку из бинта, схватил за плечо:
— Не лезь! — В глазах сверкнула такая злость, что Яшке сделалось страшно. — Клоун, отдай сало.
— А я что?.. А я…
— Отдай!
Белобрысый метнулся в сторону, сунул руку под матрац, вытащил сало с налипшей на него мелкой соломой, протянул майору.
— Нате…
— Кого ограбили, тому и верните.
Женщина схватила сало, стала обирать с него соломинки, а потом сунула в платок, кое-как завернула, кланяясь в майорову спину, ушла. А майор качался с носков на пятки и смотрел на Воробьева, наблюдал, как тот конфузливо засовывал левую руку в петлю, как долго расправлял бинт, скатавшийся в грязный жгут, и морщился от боли.
— Бляхин, быстро к дежурному: пусть пришлет из наряда двух солдат. С оружием. Срочно.
Майор смотрел на Воробьева, а тот и бровью не повел, но видно было: он что-то лихорадочно соображает. Жутко стало Яшке: двух солдат, с оружием!.. Нет, зря Яшка не ушел сразу же, как только увидел, что это не Андрей. А тут еще тетка показала на него…
— Откуда у тебя гитлеровские оккупационные марки? — спросил майор, потрясая распущенными веером денежными бумажками.
— Откуда! — удивился Воробьев. — Мало их, что ли, валялось? Поднял где-то.
— Зачем?
