было. Не было и старухи и того мужчины, который накануне отчитал ее за санпропускник. Кругом сидели и лежали уже другие люди. Яшкино место было тоже занято.
«ПАВЕЛ БРУЛЛЕ»
Третий день живет Яшка в городе, третий день шатается по улицам и окраинам — ищет госпиталь. Нет нигде такого, и никто не знает, был ли он здесь. В комендатуре, которую Яшка все-таки разыскал, тоже ничего определенного не могли сказать. Разговор там был короткий: нет — и все. Не поверил Яшка, думал, отмахнулись от него, рыскал сям по госпиталям, заводил разговоры с ранеными — ничего не добился.
Вещмешок совсем опустел. Лежали в нем только книга да в черной кобуре пистолет. И носил теперь Яшка свой мешок не через плечо, а под мышкой. От неудачи и голода хотелось завыть, да пользы от этого никакой. Что делать дальше — не знает. Возвращаться домой ни с чем не хочется…
Поплелся на рынок. «Куплю хлеба, наемся, а там видно будет — то ли домой, то ли еще куда…» — решил он.
Рынок встретил Яшку оглушительным гамом пестрой толпы. На развалинах дома, на куче битого кирпича толпились люди, заглядывали друг через дружку, высматривали что-то интересное. Одни тут же отходили, а другие прилипали надолго. Слышались выкрики, смех. Направился Яшка в самую гущу и увидел фанерный ящик, на котором сидел краснолицый парень в вылинявшей гимнастерке, заправленной в военные брюки. Культя левой ноги, закрытая подвернутой штаниной, торчала в сторону. Тут же, прислоненные к здоровой ноге, стояли два костыля.
— Давай навались, у кого деньги завелись! — прокричал парень и бросил на ящик колоду карт. — Кто смел — тот два съел! Трус в карты не играет! Красные выигрывают, черные проигрывают! Ну, кто?
Парень обвел глазами собравшихся.
— Кто желает счастья испытать, пр-рашу к нашему шалашу!
Из толпы пробрался одноглазый мужичонка, тоненьким голоском пропищал:
— Эх, была не была! Где наша не пропадала! — бросил на ящик десятку.
Толпа образовала круг, раздались подбадривающие голоса.
Парень взял карты, быстро бросил влево-вправо, проговорил спокойно:
— Твоя. Забирай.
— Ага! — оживился одноглазый. — Еще на десятку!
— Твоя. Забирай.
— Ага! Нас не проведешь! Еще на десятку!
— Моя.
Кругом засмеялись. Одноглазый скис, подергал бровями и решительно выбросил десятку.
— Еще раз!
— Твоя.
— Ага! Я вас понял! — торжествуя, закричал он. — На сотню! — Одноглазый вошел в азарт.
Все ахнули. А парень спокойно сказал:
— Деньги на кон.
— И ты!
На фанеру вылетели две сотенные. Круг сомкнулся теснее, разговоры прекратились. На этот раз безногий бросал карты медленно.
— Твои!
— Вот так-то! — одноглазый сгреб деньги и скрылся в толпе.
— Следующий! — проговорил безногий, собирая карты.
Возле Яшки стоял паренек в ремесленной форме. Разгоряченный увиденным, он вытащил десятку:
— Давай!
Повторилась та же история, что и с одноглазым. Но когда подошел момент сделать большую ставку, паренек заколебался. И тут откуда ни возьмись вынырнул одноглазый, оттолкнул Яшку, проговорил:
— Ставь, дружок! Сколько есть — ставь на все! Верный выигрыш! И вот моя сотня! Принимай в компанию. Ну?
Ремесленник полез в карман, вытащил две десятки, красную тридцатку, несколько бумажек по рублю и хлебную карточку.
— Ставь карточку, — подбадривали окружающие.
Но ремесленник сунул карточку в карман, а деньги положил на ящик.
— Давай.
Инвалид стал медленно раскладывать карты. Ремесленник склонился, напряженно следя за руками безногого и за картами. И вдруг:
— Моя! Ваших нет, — сказал безногий.
Лицо ремесленника побледнело. Яшке стало жаль паренька.
— Опять за свое! И як же тебе не соромно, Иване? — услышал Яшка громкий голос и обернулся.
Сзади него в синей шинели стоял милиционер.
— Стыд не дым, глаза не выест! — прокричал из толпы одноглазый.
— От сказав, — проговорил милиционер. — Кого ты обмануешь, Иване?
— Шо ты мне душу выймаешь! — закричал в истерике безногий, хватаясь за костыли. — Я воевал!
— А я? — спокойно сказал милиционер. — А я не там был? — Он поднял и опустил пустой рукав шинели, — Ну? Соромно за тебя. Шо ж мы, за это вот воевали?
— Не лезь мне в душу, — сказал инвалид, но уже без злости. — Ладно, — и подбросил вверх карты. Мальчишки бросились их собирать. — Все. Завязал.
— Сколько раз ты уж такой фейерверк устраивал, — махнул рукой милиционер.
— Сказал — все, значит, все. Я пошел. — Он подхватил костыли, оперся на них, хотел идти, но тут встретился глазами с ремесленником. Быстро сунул руку в карман, вытащил измятые деньги, выбрал из них красную тридцатку, потом подумал и отделил еще десятку. — На, пацан. Да не играй больше. Петро, идем.
На его зов из толпы вынырнул одноглазый, и они ушли.
«Вот жулики! — раскрыл Яшка рот. — Они, оказывается, заодно! Хорошо, я не стал играть, а то стоял бы бледный, как ремесленник. Нет, я сразу заметил: что-то тут неладное…»
Возбужденный всем увиденным и похваливая себя за то, что не соблазнился выигрышем, поплелся Яшка по базару.
— Есть иголки!
— Кому чеботы? Кому чеботы?
— Картошка, картошка! Есть картошка!
— Портсигар из чистого серебра!
Яшка пробирался сквозь толпу. Кто-то наступил ему на йогу, кто-то предлагал купить бритву. А он шел и думал: торгуют ли на базаре хлебом? Увидел, наконец, обрадовался. Круглолицая, с подкрашенными губами, в цветастом платке женщина держала «кирпичик» хлеба. Пробрался к пей Яшка, оробел, но, собравшись с духом, спросил:
— Почем хлеб, тетя?
— По деньгам, племянничек, — ответила та ему в тон.
Хотел обидеться Яшка, но мало ли какие люди бывают, может, она шутница, — проговорил:
— Я взаправду спрашиваю.
Но торговка почему-то озлилась, рявкнула на весь базар:
— А ну проваливай дальше! Тоже мне — покупатель нашелся! Видели мы таких, жулье проклятое!..
