– Нет. Я близкий друг ее подруги.
– Насти, что ли? Иркиной дочери?
– Да. Насти.
– Хм… – оглядела она его критически. – Что за мода теперь у девчонок пошла – со старыми мужиками шашни заводить… Вот и Катя – родила неизвестно от кого… Девчонка-то хоть нормальная?
– Это вы про Лизу? В каком смысле – нормальная? – опешил Олег не столько от сомнений в Лизиной нормальности, сколько от «старого мужика».
– Да в самом прямом смысле! Отклонений у нее никаких нет? Умственных, физических?
– Я не знаю… Нет, вроде бы нет…
– Ладно. Сама посмотрю. Если девчонка в нашу, то есть в моего отца, породу пошла, то нормальная, значит. А если в Катькину мать…
Ой, такая свиристелка эта Оля была! И Катька вся в нее… Тоже наглая да рыжая… Хотя чего это я, прости господи? О покойниках плохо не говорят… Жалко девчонку, конечно. Молоденькая совсем. – Она сморщила подкрашенные бледной помадой губы маленьким бантиком, покачала головой, придержав ладонью дурацкую шляпку. Видимо решив, что положенная для проявления личной скорби минута закончилась, пробубнила сердито: – А мне тут по телефону Ира расписала, что девочка распрекрасная… Ей-то что, ей лишь бы с рук спихнуть!
– Но ведь она Лизе не родственница… – пожал плечами Олег, робко улыбаясь. – И в этом вопросе лицо не так чтобы очень заинтересованное. Я так полагаю, вы ребенку теткой приходитесь.
– И что? Какая я ей, если разобраться, тетка? Седьмая вода на киселе! Нет, я не отказываюсь, конечно, я свой долг выполню… Но вы посудите сами – кругом я крайняя получаюсь! Отец меня бросил, к Катиной матери из семьи ушел… У меня, может, из-за этого личная жизнь не сложилась! Из-за переживаний! Теперь я же еще и Катиного ребенка растить должна? – Она снова замолчала, скукожилась сердито, будто спряталась от него под черной вуалькой, потом вообще отвернулась к окну. Через пять минут, решив, видимо, что уже достаточно выпустила свою обиду в пространство, пробормотала миролюбиво: – Ладно, чего это я на вас напала… Вы человек вообще посторонний, сбоку припеку. Сегодня за Настькой ухлестываете, а завтра, глядишь – пшик! – и нету вас. А что, в вашем городе, я смотрю, тоже погоды нет? Ну и июнь нынче выпал, чистый октябрь…
– С понедельника тепло обещают, – с удовольствием подхватил спасительную погодную тему Олег. – Говорят, сразу жара начнется. С дождями и грозами. Ну вот, мы уже и приехали…
– А девочке сказали, что мать умерла? – будто спохватилась вопросом Наталья, выходя из машины и придерживая за поля свою нелепую шляпу.
– Нет. Не сказали.
– Ага. Хорошо. Не надо пока ребенка травмировать. Ну, куда идти? Показывайте…
Исплаканное Настино лицо тут же возникло в дверном проеме, как только они позвонили в дверь. Она тревожно рассматривала Наталью, будто решала – не захлопнуть ли перед ее носом дверь, пока за спиной не прозвучал бодренький Ирин голос:
– Ну что же ты, Настя… Что ты застыла в дверях? Дай человеку пройти…
Оттерев Настю в сторону, она скорбно улыбнулась Наталье, повела рукой приглашающим жестом – заходите, мол, разделите с нами общее горе. Подсунувшись к Олегу, Настя прошептала ему на ухо, тихо всхлипнув:
– Слушай, она мне не нравится… У нее лицо как наждачная бумага. И глаза злющие. Лизке с ней плохо будет…
– Насть, прекрати, – ласково обнял он девушку за плечи. – По крайней мере, ей там лучше будет, чем в детском доме.
– Что? В каком детском доме? – хлопнула она мокрыми ресницами. – Ты что, Олег? Ни в какой детский дом я Лизку не отдам… Лиза, ты где? – громко позвала она девочку, бросившись опрометью на кухню.
Лиза сама уже неслась ей навстречу, прыгнула на ходу, уцепилась за шею, оплела ногами Настину тонкую талию. Вслед за ней заполошно выскочила из кухни Дарья Васильевна:
– Лиза! Чего ты выскочила из-за стола? Мы ж обедаем с тобой!
– Не надо, бабушка. Не трогай ее. Я сама накормлю, – замотала головой Настя, крепко прижимая к себе ребенка.
На шум из комнаты вышли Ира с Натальей, обе с улыбкой. Наталья держала в руках розовую коробку с Барби, помахивала ею призывно перед Лизиным личиком.
– Лизонька, здравствуй… А посмотри, что у меня есть! Ну, иди ко мне, давай будем знакомиться… Меня тетей Наташей зовут. А там, в сумке, у меня еще одна куколка есть, которая танцевать и петь умеет. Пойдем покажу…
Ира делала за ее спиной Насте знаки, то есть проворно работала лицом и руками, показывая – отпусти с рук ребенка, мол. Не дождавшись от дочери никакой реакции, подошла, потянула Лизу к себе, приговаривая:
– Ой, неужели у вас кукла и впрямь умеет и петь и танцевать? Да не может быть, никогда не поверю. А вот мы сейчас с Лизой посмотрим…
– Мам… Послушай меня, мамочка… – сквозь слезы сдавленно произнесла Настя, уворачиваясь от ее рук вместе с Лизой. – А что, если я сама ее удочерю? Я же взрослая, я самостоятельная, я тоже могу…
В наступившей тишине все переглянулись, потом уставились дружно на Настю – кто как. Ира смотрела на дочь с досадой, будто ляпнула она сейчас несусветную глупость, задев ее материнское достоинство. Так смотрят на малых детей, по наивности рассказавших что-то гостям из внутренней жизни семьи, не совсем приличное и тщательно ото всех скрываемое. Бабки, стоя рядком, смотрели с искренней жалостью, больше на Лизу, чем на Настю. Олег тоже смотрел на Настю, но не с досадой, а с умильным скорее удивлением. Нет, кто бы мог подумать? Экая она у него впечатлительная оказалась, любимая Настенька…
– Олег… – вывела его из неловкой задумчивости Ира, подступив вплотную. Проговорила тихо сквозь зубы: – Олег, немедленно увезите ее отсюда… Слышите? Я не знаю, как вы это сделаете, но уж постарайтесь. Я сейчас ребенка заберу, а вы Настю увезите…
– Да. Понял. Что ж, это правильно. Это будет вполне разумно, я думаю. Забирайте ребенка…
Всю дорогу до дому Настя проплакала, уткнувшись мокрым носом ему в плечо. Олег молчал, тихо гладил ее по голове, тупо рассматривая перед собой бритый затылок таксиста. Боже, как он устал. Как тяжело, оказывается, хоронить подругу горячо любимой женщины. Наверное, звучит несколько эгоистически, но ведь и в самом деле – очень тяжело.
На работу в понедельник Марина собиралась со странным настроением, несколько тревожным и одновременно смешливо-припод ня тым. И день обещал быть погожим – июньское небо, будто спохватившись, расчистилось за ночь, дав волю законному летнему солнцу. Это радостное обстоятельство, однако, принесло с собой и дополнительные утренние проблемы, сосредоточенные для многих женщин в коротком и емком, можно сказать, извечном, почти гамлетовском, порой даже и неразрешимом вопросе – что надеть? Надо же срочно перестраивать повседневный гардероб на другую погоду, а попробуй перестрой его за катастрофически быстро текущее утро понедельника! Редко какой женщине удается это сделать спокойно, без неврастенического шараханья между зеркалом, гладильной доской и платяным шкафом. Обязательно случается что-нибудь не так – то блузка к брюкам совсем не подходит, то вдруг выясняется, что летняя легкая юбка – сволочь такая! – не желает застегиваться на талии. А если невероятным образом все совпадет, то есть послушно сочтется цветом и как надо сядет на фигуру, то обязательно в последний момент обнаружится, что ни одна из имеющихся в дамском хозяйстве пар летней обуви никоим образом в придуманную за короткое утро одежную композицию не вписывается или, того хуже, вообще для носки непригодна по причине, например, поломанного еще в конце предыдущего лета супинатора.
Вообще, Марина к одежде относилась не то чтобы трогательно, как это бывает у других женщин, а несколько по-деловому, то есть расставляла приоритеты в пользу комфорта, стильным выпендрежем особенно не озадачиваясь. Выбирая себе в магазине, например, блузку, пыталась поначалу ощутить ее на себе, договориться таким образом с организмом о совместном на будущее с ней существовании. Если организм говорил свое «да», то можно и посмотреть на себя в зеркало повнимательнее, оценить получившийся экстерьер. Зато потом проблем не будет, то есть выбранная по принципу первичности
