показать!
Она метнулась в прихожую, тяжело и дробно застучав пятками по коридору, и, очень быстро вернувшись, сунула Кире под нос багровую книжицу паспорта, раскрытую на нужной страничке.
– Вот! Видите? Смотрите, если не верите! Вот штампик стоит, все честь по чести! А вот Володечкин паспорт! И там тоже штампик! Видите, женатые мы?
– А где вы регистрировались? Посмотрите, тут какой-то Хавинский поселковый совет написан…
– Ну да! У нас в Хавино и регистрировались! А что, нельзя?
– Да слушай ты ее больше, доченька! Хавино какое-то… Сроду я ни в каком Хавине не был! Чего я туда попрусь, в Хавино это?
– А… Как же тогда штампик… – удивленно уставилась на него Кира. – Смотри, и в твоем паспорте такой же штампик стоит… Может, ты просто не помнишь, пап?
– Да все я помню! Я полгода назад это… паспорт потерял…
– Ой, ну что ж это такое делается на свете, люди добрые? – слезливо-отчаянно заголосила молодайка Рая, выхватывая из Кириных рук оба паспорта. – Да я ж всей душой к нему, всем сердцем… Я даже замуж за него пошла, чтоб помочь с пьянством ему справиться, а он что творит? Не помнит он, главное! Паспорт у него, видите ли, украли! Так и скажи, что тебе перед дочкой теперь стыдно, что именно я, а не она здесь оказалась прописанная! – И, обернувшись к Кире и прогнувшись низко полным станом, добавила: – Уж извините, дочка дорогая, что так вышло! Всяко бывает! Женился ваш папочка, и ничего вам от этой жилплощади теперь не высветится! А то, смотрите-ка, явилась не запылилась, права качать…
– Так. Понятно, – холодно взглянула на нее Кира. – Значит, вы родом из поселка Хавино, Рая. Там и замуж, значит, вышли.
– Ну да. Там у меня родня. Там и свадьбу играли!
– А теперь, значит, вы у нас городская стали, Рая.
– Да я давно уже городская, между прочим! Я уж пять лет как в городе живу!
– Ну да. А теперь уже и с пропиской… Да еще и в квартире муниципальной, где прописка имеет особое юридическое значение…
– Ой, не надо меня словами всякими умными пугать! Мы тоже свои права знаем, не дурочки какие! И нечего тут мне допросы устраивать! Ты кто такая, чтоб меня допрашивать? А может, ты и сама никакая не дочка? Этот алкоголик уж давно последнюю память пропил, для него сейчас кто сюда ни зайдет, та и дочка!
Наглые тяжелые Раисины словечки летели в Киру, как заранее заготовленные и сложенные под рукой круглые тугие мячи – только успевай уворачивайся. Отец следил за их перепалкой молча, потом затосковал, махнул рукой и уплелся неверным шагом на кухню, откуда послышался вскоре характерный дробный звон стекла о стекло. Горлышко бутылки по стакану стучит – догадалась Кира. И довольно долго и щедро стучит. Как раз на полный стакан, наверное. Таким вот образом добрая спасительница Рая с отцовской болезненной страстью борется – пей столько, сколько тебе надобно…
– А позвольте-ка мне, Рая, взглянуть еще и на штампик прописки в вашем драгоценном паспорте, пожалуйста. Прописаться-то вы когда успели? Там же бабушкино согласие надо было представить, в письменном виде…
– Может, и надо было, пока не померла ваша бабушка! А теперь – какое такое согласие? Теперь только Володечка здесь прописанный остается… Он меня и прописал…
– Когда успел? Или опять он не помнит ничего?
– А когда надо, тогда и успел! И вообще, ты кто здесь такая? Не твое это дело, поняла? Пришла по бабке своей погоревать, вот и горюй! А на прописку к папаше и не рассчитывай – я теперь здесь прописанная!
– Что ж, понятно… – со вздохом поднялась с шаткого стульчика Кира. – Твоя правда, Рая, горевать я сюда шла… Ладно, потом с тобой разбираться будем, пошла я…
Отец сидел за кухонным столом, покрытым вытертой розовой клеенкой, вяло опустив плечи и осоловело глядя в размытое дождем окно. Початая бутылка водки стояла перед ним сиротливо – грустный упадочный натюрморт. Сердце у Киры снова зашлось безысходной жалостью. Горькой она была, эта жалость. Запоздалой, наверное. А может, это и не жалость была вовсе, а совесть дочерняя…
– Пап… А похоронами-то кто занимается? Может, помощь нужна? – тихо спросила она, присаживаясь напротив.
– Да эта… которая женой назвалась, все суетится… Командует тут, как будто и впрямь к маме отношение какое-то имела…
– А бабушка что, и не видела ее никогда?
– Нет. Не видела. Говорю же: она бы ее и на порог не пустила, аферистку эту, – заплетающимся языком проговорил отец, не поворачивая от окна головы. – Ты это… ты прости меня, доченька… И мама твоя пусть меня простит, ты скажи ей… Помру я скоро, наверное. За мамочкой своей пойду.
– Не говори так, папа! Нельзя так говорить. И вообще – ты бы в руки себя как-то взял, а? Не пил бы сегодня больше. Завтра ж похороны, а ты никакой будешь…
– Да какая уж теперь разница… Я и так никакой. Все уж. Другого не будет. Конец мне, доченька. Выживет отсюда меня эта баба. Как пить дать, выживет. Бомжевать отправит.
– Да уж… – едва слышно пробормотала Кира. – Похоже, похоже на то… – И уже громче добавила: – Пап, ну так нельзя ж этого допускать…
– А как? Как теперь быть-то? Драться мне с ней, что ли? Я пробовал, так не получилось у меня ничего. Она, зараза, сильная такая, и рука у нее тяжелая. Говорит, милицию вызовет… А что я им скажу, милиции- то? Она ж опять завопит, что жена, что прописанная… Как быть-то, доченька? Ты ж у меня вроде в юридическом институте учишься… Помоги, подскажи…
– Институт я уже закончила, папа. Теперь вот работаю. Стажером в адвокатской конторе.
– Ух ты! Здорово… Ты теперь адвокат, значит…
– Да не адвокат, папа! Стажер! А выселять твою авантюристку теперь через суд надо! Можно, конечно, и в милицию заявление написать, да, боюсь, не примут они…
– Не надо в милицию! Я туда не пойду, ты что… Они меня там знают уже…
– Тогда тебе к настоящему адвокату надо, папа. Чтоб он как твой представитель в суде выступал. Хочешь, я тебе найду такого?
– Нет, доченька, не надо. Я сам. Чего ты из-за меня позориться будешь? У вас там, поди, все адвокаты друг друга знают… Скажут потом, что у Киры Воротынцевой отец совсем алкоголик пропащий…
– Пап, ну не надо, зачем ты!
– Да ладно, доченька. Я ж все понимаю. И своей мамочке я жизнь попортил, и твоей мамке тоже… Тебе уж не буду. Ты не беспокойся, найду я себе адвоката. Вот продержусь дня три, человеческий облик приму и пойду искать… А сейчас ты иди, доченька. Я вот допью сколько тут есть да пропаду до завтра, чтоб эту стерву мне глазами не глядеть…
– Ой, да больно нужны мне твои глаза! – раздался из-за закрытой двери возмущенный Раин голос. – Сам всю память пропил, вчерашний день не помнит, а туда же – глазами не глядеть! Алкоголик проклятый, чтоб тебе пусто было… Пьянь подзаборная…
– Вот видишь, доченька? – уныло прошептал отец. – Подзаборная, говорит… Вот туда она меня и отправит – в жизнь подзаборную…
– Ладно, папа, – вставая со стула, тяжело вздохнула Кира. – И впрямь, ложись-ка ты спать. А то завтра на ногах не удержишься.
Она открыла кухонную дверь и, слегка отстранив Раю рукой, как ненужный какой предмет, прошла в прихожую, начала возиться со старым дверным замком. Рая стояла у нее за спиной, шипела злобно:
– Ну чё, научила папочку, да? Ишь, умная какая… А только не выйдет у тебя ничего! Мы тоже законы знаем! И папочку твоего алкоголика тоже здесь все знают! И все скажут, что он память свою давно пропил! Я ж не виноватая, что он не помнит ничего!
– Вы слишком много говорите, Рая, – уже выходя, коротко обернулась к ней Кира, – слишком много и слишком быстро. А это первый признак полной в себе неуверенности…
– Чего? – моргнула короткими ресничками наглая молодайка. – Это у меня-то неуверенность? Да я… Да я…
