внятного и наивного) видно, что наша зарубежная разведка все еще хромает на все четыре ноги. Мало что дал нам и т. Артузов в смысле улучшения этого серьезного дела. На днях доложу меры, принимаемые для избежания повторения случаев, подобных копенгагенскому». Доклад с сопроводительным письмом и резолюцией, в которой проглядывался упрек в силовом назначении Артузова в Разведупр, был направлен Сталину.
Для Берзина копенгагенский провал означал конец карьеры в военной разведке. Не дожидаясь жестких оргвыводов, которые последовали бы после доклада Артузова и резолюции Ворошилова, он подал рапорт об освобождении от должности. Ворошилову удалось уговорить Сталина согласиться с уходом Берзина. Сталин согласился, но Берзина он не принял и его объяснений не выслушал. Должность начальника Разведупра стала вакантной.[186]
Начались поиски кандидата в руководители военной разведки. Но если в Разведупре не удалось найти достойного первого зама и пришлось приглашать человека со стороны, то уж отыскать внутри аппарата преемника Берзина было просто невозможно. Приглашать профессионала со стороны, например из Коминтерна, или партийного функционера из ЦК партии неразумно — не приживется и кроме склоки внутри Управления ничего не будет. Это в шестидесятые и семидесятые годы партийные бонзы табуном шли в разведку, занимая в ней руководящие посты. В 1935 г., в преддверии больших событий, подобных глупостей не делали. Решили искать кандидата среди высшего командного состава РККА, который имел хотя бы косвенное отношение к военной разведке. Выбрали С. П. Урицкого. Старый член партии, участник гражданской войны и подавления кронштадтского мятежа, кавалер двух орденов Красного Знамени, что в те годы имело большое значение. После войны кончил Военную академию и был послан на разведывательную работу в Чехословакию и Германию. Так что определенное отношение к разведке имел.
Сталин, опекавший свою разведку, решил познакомиться с новым кандидатом на этот пост. И уже 3 мая 1935 г. заместитель Наркома Обороны и начальник Главпура Я. Б. Гамарник, курировавший работу Разведупра, представил Сталину нового кандидата на этот высокий пост. Беседа продолжалась 2,5 часа, на ней присутствовал врид начальника Артузов. Очевидно все вопросы были решены, сомнений у генсека не возникло, и новый начальник Разведупра приступил к исполнению своих обязанностей.[187]
В результате смены «капитанов» в Разведупре произошли большие изменения. Новый начальник, новый опытный первый зам, который мог заменять отсутствующего руководителя и держать в своих руках руководство военной разведки. Агентурную разведку разделили на два стратегических направления: запад и восток, с созданием соответствующих отделов. Во главе этих отделов стали «варяги», пришедшие с Артузовым из ИНО. И наконец по типу ИНО была организована вся структура центрального аппарата военной разведки со значительным увеличением штата сотрудников. Таковы были итоги смены «капитанов».
Казалось бы, что такая крупная реорганизация военной разведки через несколько лет должна будет дать крупные результаты. Но времени уже не оставалось — приближался грозный 1937 г., когда лубянские подвалы откроют свои двери для всех, в том числе и для военных разведчиков.
Пуля уравняла всех
Широко известно, что в 1937–1938 гг. по приказу высшего руководства СССР советская военная разведка (IV Управление Штаба РККА, позднее — Разведывательное Управление народного комиссариата обороны) была подвергнута жестокому разгрому органами НКВД. Этот факт стал общим для всех многочисленных работ и публикаций, посвященных «сталинскому террору». Причем авторы ограничиваются только перечнем репрессированных руководителей военной разведки и причитаниями о несчастной Красной Армии, лишившейся своих «глаз» и «ушей» в преддверии второй мировой войны, не рассматривая при этом причин, вызвавших репрессии. Между тем даже весьма поверхностный анализ процессов, происходивших внутри Разведупра с начала 30-х гг., позволяет сделать вывод о том, что не все было так однозначно, как кажется на первый взгляд.
Итак, в 1932–1935 гг. советская военная разведка понесла большие потери. И не только от органов НКВД и умелых действий контрразведок враждебных государств. Провал следовал за провалом. Причины их в меньшей степени были случайными, они скрывались внутри самого IV управления. Ни Берзину, ни Артузову так и не удалось поднять дисциплину, добиться соблюдения элементарных требований конспирации, скрупулезного выполнения указаний начальства. «Смена капитанов» добавила ко всем проблемам еще и внутренний раскол.
По сложившейся традиции Урицкий, естественно, привел с собой на новое место работы «своих» людей. Антагонизм между военными (из окружения Урицкого и «берзинцами») и вновь пришедшими чекистами возник сразу же. (Впрочем, он существовал не только в Управлении, но и в целом между РККА и НКВД по стране, поскольку НКВД в лице Особого отдела контролировало армию.) И не только потому, что в военном ведомстве не жаловали чекистов, попадавших в их среду. На взаимоотношения в руководстве Управления оказало влияние и то, что вся стратегическая разведка (первый и второй отделы) стала подчиняться Ф. Я. Карину и О. О. Штейнбрюку. Ближайшие соратники Я. К. Берзина — А. М. Никонов, О. А. Стигга, В. В. Давыдов и Х. И. Салнынь, отдавшие военной разведке многие годы, — были отодвинуты на задний план. Б. Н. Мельников, недавний помощник Берзина, вообще ушел из военной разведки и возглавил службу связи Исполкома Коминтерна (интересно, что человек, которого он сменил в Коминтерне — Александр Абрамов — перешел в IV Управление и получил в свою очередь пост помощника начальника, курировавшего, правда, не восточное, как Мельников, а испанское направление). Другой помощник — В. Х. Таиров — был переведен на дипломатическую работу в Монголию.
Подлили масла в огонь и ноябрьские (1935 г.) присвоения персональных воинских званий. «Пришельцы» — А. Х. Артузов, Ф. Я. Карин, О. О. Штейнбрюк, Л. Н. Захаров-Мейер — получили звания корпусных комиссаров, а А. М. Никонов и О. А. Стигга — только комдивов. Появление недовольства со стороны «коренных» разведупровцев в этой обстановке было неизбежным.
Новый начальник, комкор Семен Урицкий, стал на сторону сотрудников Управления, возражавших против засилья чекистов. Его нельзя назвать новичком в военной разведке, еще в начале 20-х гг., обучаясь в Военной академии, он работал в центральном аппарате, а в 1922–1924 гг. находился в нелегальной командировке в Чехословакии, Франции и Германии. Кроме того, в начале 30-х гг. он в течение года учился в Германии. Как кадровый военный, прослуживший в РККА 19 лет, Урицкий просто не мог стать на сторону сотрудников другого наркомата. Так что противостояние в руководстве Разведупра было неизбежным. Хорошо понимая это, Артузов решил написать своему непосредственному начальнику обстоятельное письмо. (Видимо эпистолярный стиль изложения мыслей он предпочитал другим. Письма Менжинскому и Урицкому, несколько писем наркому Ежову, обстоятельное и подробное письмо Сталину, написанное перед самым арестом, — далеко не полный перечень переписки этой незаурядной личности. Копии данных писем лежали в сейфе его служебного кабинета, во время ареста их изъяли и приобщили к уголовному делу, и они навсегда осели в центральном архиве ФСБ).
Надо отметить, что энергичный Урицкий и по интеллекту, и по характеру, и по манере поведения с подчиненными несколько отличался от своего флегматичного предшественника. Участник мировой и гражданской, провоевавший почти всю войну в кавалерийском седле, он воспринял характерный для некоторой части высшего комсостава РККА грубый и пренебрежительный стиль отношения к подчиненным. И если вначале с приходом в Управление в мае 1935 г. он как-то сдерживался, входя в новую для себя атмосферу, то спустя какое-то время он стал открыто проявлять недостатки своего характера и поведения.
Тактичный и сдержанный Артузов указал ему на это в своем письме: «исключительная усилившаяся
