– Ну как? – спросил Рафферти. – Прогресс есть?
Квентин встал перед ним. Он не видел, что тот рисует, да это его и не интересовало. Хотя ему и нравилось как изящное искусство, так и его создатели, сейчас он хотел бы сконцентрироваться на другом.
– Не знаю, – ответил он. – Спасибо и на том, что она не зовет полицейских и санитаров со смирительной рубашкой. Пока не зовет. – Он усмехнулся. – Но она наотрез отказывается признавать наличие у себя экстрасенсорных способностей.
– Нисколько не удивляюсь, – меланхолично заметил Бо. – А ты чего хотел? Столько лет провести в лапах традиционалистов, вдалбливающих тебе в голову, что ты чокнутый, – это не шутки. Рехнуться можно.
– Это верно, – согласился Квентин. – Поработали они с ней на славу, мракобесы... – Квентин горько усмехнулся и начал прохаживаться вдоль мольбертов.
– Все правильно. Они верят только в то, что могут объяснить, а больше ничего и знать не хотят.
– Ни черта они не знают, только резать да как дураками делать.
– В общем, да. – Бо, тихо улыбаясь, посмотрел на Квентина и снова вернулся к своей работе.
– Похоже, среди твоих учеников действительно есть больные люди. Судя по тому, что они малюют.
– Не больные, а люди с расстройствами, – поправил его Бо.
– Да нет, Бо, самые настоящие больные, – вздохнул Квентин, разглядывая картину, на которой был изображен агонизирующий обнаженный человек, лежащий в наполненном кровью бассейне. Из груди мужчины торчал громадный нож.
– Если взглянуть на их внутренний мир, то больными они не покажутся, – невозмутимо ответил Бо. – Ты рассматриваешь картину девушки, брата которой убили хулиганы. Они напали на нее, брат бросился ее защищать и погиб. Она до сих пор не может примириться с мыслью, что он мертв; пытается, но не может. Все мои ученики за исключением Дайаны пережили страшные трагедии, вследствие чего их психика пошатнулась. В клиническом смысле с их эмоциями все в полном порядке. Фактически это обычные люди.
– Ах вон оно что, – протянул Квентин. Он еще с минуту рассматривал мрачную картину, затем отправился дальше. Он переходил от мольберта к мольберту, ненадолго задерживаясь возле рисунков, выполненных маслом или акварелью. – Одному Богу известно, что я сам нарисовал бы, – еле слышно сказал он, но Бо его расслышал.
– Ты бы скорее всего изобразил своих призраков: Мисси, Джоуи, остальных, кого потерял на жизненном пути, тех, чью смерть ставишь себе в вину.
– Зря стараешься, я прошел психологические тесты пару недель назад, – хмуро заметил Квентин.
– Прости.
Квентин вздохнул:
– Да нет, это ты прости. Не хотел тебя обижать. Просто чувствую себя паршиво. Хочу помочь Дайане, но боюсь, ничего из моей затеи не выйдет.
– Наберись терпения, Квентин. Не все так скоро делается.
– Похоже, ты знаешь больше меня.
– Нет, я знаю только, что терпение – хороший союзник. Тебе это тоже известно.
Квентин снова вздохнул:
– Иначе говоря, ты здесь для того, чтобы констатировать очевидные факты?
Бо захихикал:
– Я учу людей рисованию. Перестань, Квентин, ничего я от тебя не скрываю. Тебе и Дайане предстоит искать свои пути. Пойдете вы одним – прекрасно, разными – тоже неплохо. В любом случае все зависит от вас.
– Боже, я слышу голос Бишопа.
– Я рад, что он понимает такие вещи. И Миранда тоже.
– Что не помешало им вмешиваться в мою работу, – сказал Квентин, вспоминая, как Бишоп и его жена, правда, в первый и пока последний раз, попытались изменить ход событий и предотвратить надвигавшуюся трагедию.
– Квентин, во-первых, они действовали очень тактично, а во-вторых, ставки были слишком высоки. Они никогда не лезут не в свое дело, потому что понимают: своими действиями могут навредить.
– Я все знаю, я был там.
– Я знаю. Поэтому, уверен, ты все понимаешь.
– Но я не всегда соглашаюсь.
– Разумеется. Всегда трудно с чем-то согласиться, если это касается тебя лично.
– Ладно, ладно... Послушай, мне кажется, в твоей студии Дайана выглядит белой вороной.
– Никоим образом. У нее сейчас сложный период, поворотный момент в жизни. Я должен видеть, куда она отправится дальше, поскольку мы в какой-то степени зависим от нее.
Квентин покачал головой:
– Знаешь, Бо, не обижайся, но иногда ты говоришь как ярмарочный прорицатель.
