— Ни фига себе!
— Вот именно, что «ни фига себе!». Ночной сторож вызвал Христовых Братьев, они приехали с фургоном и загнали в него всех мальчишек, словно скотину.
— Кончилось все это плохо, надо думать.
— Хуже некуда. Массовое исключение. Выгнали всех...
— Кроме тебя.
— Кроме меня. Хуже того, меня начали ставить всем в пример, как благоразумного ученика. Представь, как ты себя чувствуешь, когда тебя называют «благоразумным учеником» на общем собрании школы перед залом, в котором сидит четыреста мальчишек.
Мэг содрогнулась.
— Кошмар!
— Никто целый год со мной не разговаривал.
— А теперь ты хочешь попробовать снова?
— Должен. В моей жизни был момент, когда все могло пойти совсем иначе. Неужели у тебя такого не бывало, Мэг? Какое-то мгновение, в которое может решиться все?
Мэг вспомнила о том, как она стояла под окном квартиры Маккола, думая, лезть ей в окно или не лезть.
Она кивнула:
— Я тебя понимаю. Ты должен снова туда вернуться.
Лоури облегченно вздохнул:
— Спасибо.
— Я так понимаю, что, если мы отправимся туда днем, купим билет и обойдем стадион с экскурсией, желание нельзя будет считать исполненным?
— Нет. Самое важное здесь — незаконное проникновение.
— Именно этого я и боялась. Представляешь, как это может повредить моей ауре?
— Не понимаю, в чем тут проблема? С твоими способностями мы легко справимся с каким-то забором, охраняемым ночным сторожем.
Мэг ухмыльнулась:
— Да, Лоури, ты все еще живешь в прошлом. Со времен Первой мировой они могли усилить охрану.
— Второй мировой.
— Какая разница. Итак, мы должны залезть, побегать по полю и вылезти обратно. Проще простого, верно?
Лоури перебросил сигару в другой угол рта:
— Вот именно, проще простого. Залезть и вылезти. Никому никакого вреда. И с чего ты решила, что охрану могли усилить? Там же нечего красть, кроме травы с газона!
Отрыжку и ВЕНИКа поместили в камеру предварительного задержания номер девять. Черти- пограничники не имели ни малейшего представления, кто это такие, и решили не пускать их внутрь без особого распоряжения с самого низа. Вельзевула побеспокоили как раз в тот момент, когда он, сидя в ложе, наслаждался концертом- бенефисом с участием величайших диктаторов мира, и своим появлением черти сильно испортили настроение архидемону.
Два черта-пограничника поджидали его у хранилища душ. Их заскорузлые рожи были покрыты копотью и опалены огнем, словно у кочегаров. На эту работу обычно брали тех, кто при жизни числился в особо опасных преступниках, поэтому и в аду их держали на всякий случай подальше от центра, возле самого входа, где они занимались тем, что отскребали от стен туннеля противящиеся души. На жаргоне преисподней их обычно называли «отскребалами».
— Какого ангела? — зарычал Вельзевул на старшего из пограничников.
— Понятия не имею, — ответил тот чуть-чуть менее почтительно, чем следовало бы.
Вельзевул, не долго думая, испепелил его трезубцем.
— Какого... — повторил он свой вопрос свежеиспеченному начальнику.
— Двух новеньких, ваша немилость. Камера предварительного задержания номер девять.
— И вы потревожили меня только ради этого?..
— Нет, ваша немилость, они ужасно воняют. Что-то невообразимое. Я ничего подобного никогда не видел.
— Не
— Наверное, даже здесь пахнет.
— Да нет вроде бы... Вы им впрыснули успокоительного?
— Этого не требовалось, ваше бесчестие. Оба выглядят так, словно их хватил апокалиптический удар.
Вельзевул с трудом сдержал желание сказать не апокалиптический, а апоплексический. Педантизм он сохранил еще со времен своего репетиторства у маленького Аттилы, повелителя гуннов.
— Ну и что такого? Обычный туннельный шок. Пропустите их через душерубку. Угольки используйте для подогрева моей джакузи.
Черт-пограничник смущенно зашаркал копытом.
— Что-то непонятно? — спросил Вельзевул, но прозвучало это скорее как предупреждение, чем как вопрос — прием, прекрасно знакомый всем учителям.
— Ну, — начал злосчастный «отскребала», который прекрасно понимал, что каждое его следующее слово может стать последним.
— Что «ну»? — рявкнул Вельзевул, окончательно теряя терпение.
Ему очень хотелось успеть на концерт до того, как выйдет Муссолини со своим знаменитым пародийным номером.
— Ну, эти двое, они какие-то странные.
— Странные?
— Тот, который смахивает на собаку, просто сидит и воняет. А другой, мелкий такой, он вообще на человека не похож — у него башка все время крутится как волчок, а сам дрожит как студень перед глазами. Такое по телику, бывает, кажут.
Едва Вельзевул перевел эту бредятину с цветистого жаргона «отскребалы» на внятный язык, он отшвырнул пограничников в сторону и вперил свой взгляд в маленькое окошечко камеры номер девять.
Отрыжка сидел на скамейке, пуская слюни, а ВЕНИК парил над ним, повторяя беспрестанно одну и ту же фразу, которая зациклилась при взрыве в его электронных схемах:
— Стопроцентное неразбавленное добро, — жужжал он. — Стопроцентное неразбавленное добро.
Вельзевул облизал клыки. Весь его план провалился. Если об этом проведает Петр, то у него, Вельзевула, будут большие неприятности. Демон нашарил в кармане мобильник и, найдя, нажал на кнопку вызова. Святой Петр снял трубку после третьего звонка.
—
— Чего тебе, Веля? Говори быстрее, у меня дел полно.
Вельзевул бешено посмотрел по сторонам, ища, кого бы испарить разрядом вил, но предусмотрительный «отскребала» за это время успел покинуть пределы досягаемости.
— Неужели нельзя просто поболтать по-дружески?
— Поболтать по-дружески можно с другом. А тебя никто не может назвать своим другом, если не считать, конечно, тебя самого, но тому, кто имеет такого друга, не позавидуешь.
Морду Вельзевула прямо-таки перекосило от бешенства, но усилием воли он заставил себя продолжить беседу в прежнем непринужденном тоне.
— За что ты меня обижаешь,
— Веля, почему ты все время переходишь с одного языка на другой? У вас, чертей, это, что ли, теперь модно? Звучит просто отвратительно... Голливуд какой-то. И свидетельствует, если хочешь знать мое
