Лекарство начало действовать. Но Марина не ощутила внутреннего возбуждения. Как раз наоборот, на душе стало спокойно. Нервы, до этого натянутые как струны, ослабли, приятно занемели. Сознание окутала пелена мягкой дремы... Через минуту Марина спала глубоким сном.
* * *
Проснулась она в другой комнате. Обои светлых тонов, яркий свет от окна, приоткрытая дверь. И запах свободы. Она остро ощущала его. Но не верила в то, что может спокойно выйти из этой комнаты, выбраться из дома и раствориться в свободном пространстве...
Нет, все это лишь иллюзия свободы. Игра больного воображения... И вообще, где это она?
Марина поднялась с постели. Осмотрелась. Светлая просторная комната. Свежие обои. Приличная мебель.
Через открытую дверь она прошла в горницу. На столе у окна какое-то блюдо, накрытое чистым полотенцем. Запах обалденный. А еще кувшин, рядом с которым стоит глиняная кружка.
В кувшине молоко, под полотенцем горка печеных пирожков с глянцевой корочкой. Горячие – с пылу- жару... Марина лихорадочно оглянулась по сторонам. Должен же кто-то быть в комнате. Не сами же по себе испеклись в печи эти пирожки... Но в горнице никого не было. Да и в доме, похоже, тоже.
Точно, нет никого. И ладно. Марина с удовольствием вгрызлась в сдобную ароматную мякоть пирожка. Налила молока, не остановилась, пока не осушила кружку до дна.
Молоко вкусное, яблоками пахнет. А пирожки – просто чудо... Спасибо горбуну...
Стоп! А с чего она взяла, что это горбун для нее постарался?..
Хоть и смутно, но она помнит тот момент, когда начала проваливаться в сон. Дальше полное затмение. Проснулась она в этом доме. Но как она здесь оказалась?
Может, это горбун каким-то образом вырвал ее из рук бандитов?.. Но как ему это удалось?..
И вообще, чей это дом? Если горбуна, то значит... Это значит, что она в родном Рыжевске. Это значит, что в двух шагах дом ее родителей!..
Марина забыла о пирожках и молоке. И опрометью выскочила из дома. Голые ступни обжег снег. Но это не помешало ей осмотреться по сторонам...
Нет, это не ее родная улица. И нет рядом отчего дома. Это какой-то чужой город. Чужой пейзаж. Чужие дома.
– Ты бы шла в дом, – послышался знакомый голос. – Замерзнешь...
Марина обернулась и увидела Роберта. Он стоял возле гаража и нежно смотрел на нее. Неужели он думает, что она нуждается в его телячьих нежностях?.. А если она в самом деле нуждается в них? Ведь она женщина. Она нуждается в ласке. В ласке, не замешанной на холодном деловом расчете. Ей нужно бескорыстное человеческое тепло. Нужно, особенно сейчас...
Если горбун хотел своим видом произвести на нее впечатление, то это ему удалось. Шапка из ондатры, овчинный полушубок нараспашку, теплые кожаные полусапожки. Под тяжелой одеждой горб почти не выделялся. Но в этом наряде он казался мужичком с ноготок. Смешной и неказистый...
Марина рассмеялась бы. Но удержали его глаза. Умные, серьезные, проницательные.
– Замерзну, – кивнула Марина.
И мышкой шмыгнула в дом. Нырнула в постель, закуталась в теплое и легкое пуховое одеяло.
Горбун снял шапку, полушубок. Остановился в дверях ее комнаты:
– Можно?
Роберт был сейчас таким жалким. И совсем несмешным.
– Заходи.
– Тебе нужно ступни натереть, – сказал он.
– Я не против.
И выставила из-под одеяла ногу.
Руки у него мягкие, жаркие. Ласковые. И в то же время сильные. Ноге скоро стало горячо. И на душе потеплело. Если бы на его месте был симпатичный мужчина, Марина, возможно, ощутила бы прилив страстных желаний. Но горбун не интересовал ее как мужчина. Пусть радуется, что не вызывает в ней отвращения...
– Где я? – спросила она, когда он занялся второй ногой.
– У меня дома.
– Да? А где твой дом?.. Это же не Рыжевск.
– Не Рыжевск... Но это все равно мой дом. У меня два дома. В Рыжевске и в Подмосковье...
– Хорошо живешь, – усмехнулась Марина. – Два дома – это круто... Молоко у тебя вкусное. Ты что, корову яблоками кормишь?
– Яблоками, – хотел улыбнуться он.
Только вместо улыбки вышла какая-то уродливая гримаса. А ведь лицо-то уродливым никак не назовешь. Не красавец он, конечно. Далеко не красавец. Но внешность у него не отталкивающая. Если, конечно, забыть про горб... А с улыбкой у него проблема, потому что он из той породы людей, которые не умеют улыбаться. Таким уж матушка-природа его создала.
– И пирожки очень вкусные.
– Нравятся?
– Очень.
– Для тебя старался...
– Да уж вижу, что стараешься... Как я здесь оказалась? Ты постарался?
– Я...
– Как это у тебя получилось?
Он не ответил. Сделал вид, что целиком сосредоточен на ее ноге.
– Как получилось, спрашиваю? – повторила она.
– Милицией припугнул...
– Кого? Бандитов?! Ментами?! Ты что, шутишь?
– Думаешь, милицию не боятся? Это не так...
– Так ты хочешь сказать, что бандиты ментов испугались?
– Им не нужны неприятности.
– Но они бы могли тебя убить...
– Могли бы, – пожал плечами Роберт. – Но не убили же...
– Ты что, серьезно? Напугал этих козлов ментами и забрал меня к себе? Так просто?.. Но так же не бывает...
– Как видишь, бывает... И тебя забрал, и твои документы...
– А-а! Я знаю!.. – осенило Марину.
– Что ты знаешь?
– Я помню, как ты Витю Плюева обломал. Ты тогда удавом был. А он кроликом... Я знаю, ты гипнотизировать можешь.
– Могу.
– Ты и меня можешь загипнотизировать.
– Тебя нет, не могу, – предельно серьезно посмотрел он на нее.
В его взгляде не было и намека на парализующую силу. Просто энергия сильного человека... А слабаком Роберта при всем желании не назовешь. Было в нем что-то, что заставляло воспринимать его всерьез.
– А бандитов смог?
– Бандитов смог...
– А они не будут нас искать?
– Не будут...
– И все равно я боюсь...
– А ты не бойся...
– Роба... Роберт, можно я буду называть тебя Робой? Мне так нравится.
– Называй, – глазами улыбнулся он. – Мне тоже так нравится...
– Роба, ты даже не знаешь, что со мной случилось...
Марина ощутила в себе чисто женскую потребность раскиснуть и расслюнявиться, поплакаться в
