Она только делала вид, что ей все равно, как она будет выглядеть. Но на самом деле она хотела смотреться лучше, чем она есть. Она была совсем не прочь влюбить в себя охранника. Исключительно из деловых соображений.
– Если честно, я сам не очень понимаю, – пожал плечами Алекс. – Вы и без этого выглядите великоле...
Он запнулся, спохватившись, и опасливо покосился на девушку. Но та казалась образцом бесстрастности – ни словом, ни взглядом не отреагировала на зародившийся комплимент в адрес Марты. Но это не значило, что она будет молчать после того, как предстанет перед своим начальством...
Скорее всего, так оно и оказалось. На следующий день завтрак в камеру принес охранник по имени Андрей. Марта спросила его, когда можно будет увидеть Алекса, но тот молча развел руками – жест, означающий, что его она больше не увидит...
Глава одиннадцатая
Еще совсем недавно Никита восхищался деревенской жизнью. Но тогда у него был свой дом со всеми удобствами, любимая жена под боком, дети. Никто не пытался его убить...
А сейчас за ним шла самая настоящая охота. Он чувствовал себя загнанным зверем, и бревенчатая изба на окраине умирающей деревни казалась ему норой-убежищем. Но достаточно надежной норой. Слишком далеко они ушли, чтобы всерьез опасаться преследования.
Машину они бросили под Архангельском – закончилась солярка. Двое суток шли вдоль дороги в обход города пешком, затем им повезло – случайно удалось запрыгнуть в пустой фургон шедшего на юго-запад грузовика. Проехали километров двести, и снова пешком – почти двое суток. В конце концов уже вконец разболевшийся Стас свалился с ног. Никита оставил его в лесу, а сам отправился на поиски ближайшей деревни... Неплохую деревеньку нашел. Хоть и покосившиеся, но симпатичные избы без всяких оград, тишина такая, что аж в ушах звенит. Никита приметил дом с заколоченными окнами, проник в него – вроде ничего, печь есть, кровати, стол с лавкой, домашняя утварь. Пыльно, пол захламлен, но им же со Стасом не участвовать в конкурсе «Дом образцового порядка».
Стаса пришлось тащить сюда на плечах – лесом, в темноте. Но Никита справился. В доме, в клетях разыскал несколько старых перин и пыльных подушек, застелил им две кровати, на одну, поближе к печи, уложил Стаса.
– Спасибо, брат... – в горячечном бреду пробормотал тот.
Никита удивленно повел бровью. Стас был так плох, что, казалось, уже ничего не соображает. Но нет, оказывается, он отдавал себе отчет в происходящем.
– Нормально все. Сейчас тебя лечить будем...
Как это ни странно, в доме был свет. Но Никита зажигать его не стал – дабы не привлекать внимания соседей. В сарае нашел кладку дров, растопил печь. Дымоход работал исправно – печь не дымила, поэтому в комнаты поступало только тепло. Его самого шатало от усталости, сон застилал глаза, но Никита не сдавался. Он должен был напоить Стаса горячим чаем, и он сделает это...
Скорее всего, последний хозяин брошенной избы сменил место жительства, но переехал не куда-то в город, а на тот свет. Поэтому в доме осталась посуда – чугунки, чайник, миски, кружки. В вещмешке у Никиты еще оставалось несколько банок тушенки, а еще он обнаружил три жестяных короба – с рисом, с пшеном и сахаром. Чая он не нашел, зато разыскал баночку с закаменевшим от сырости кофейным напитком из ячменя. Но настоящей драгоценностью показались ему баночки с вареньем. Они обе давно были откупорены, высохшее содержимое было подернуто толстым слоем плесени – запах не самый приятный. Но плесень Никиту не пугала, тем более что при определенных условиях из нее делают лекарственные антибиотики. А усохшее варенье хорошо растворялось в кипятке. Судя по запаху, в одной банке была клюква, в другой – смородина. Хотя Никита мог и ошибаться... Впрочем, Стасу было все равно. Он без удовольствия, но с желанием осушил пару кружек и снова рухнул в горячечный сон. Никита хотел было приготовить кашу, но на это уже не оставалось сил. Он сам свалился на свободную кровать и зарылся в перины, пропахшие отнюдь не волнующим духом старины далекой...
Он так устал, что, казалось, у него бы не хватило желания подняться, если бы вдруг на горизонте появились преследователи. А Никита почувствовал, что они где-то рядом. Как будто вот-вот должен был грянуть гром...
– Вот они, голубчики...
В комнату вошел здоровенный детина с автоматом на ремне. Посмотрел на Стаса, перевел взгляд на спящего Никиту.
– Я же говорил, что мы их найдем...
Это был голос Восьмого. Никита увидел и его самого. Он спрыгивает с печи, подходит к нему, вытягивает руку с пистолетом, прислоняет к уху набалдашник глушителя...
Никита хорошо помнил, как прострелил горло Восьмому. Этот гад не мог выжить. Но ведь он жив и сейчас будет стрелять. И хотя Никита не сможет ответить ему тем же, но и лежать сложа руки он не может. Он сунул руку под подушку, вырвал из-под нее свой пистолет... Восьмой с ужасом отскочил от него.
– И-и! – А визжит, как баба.
Никита вытянул в его сторону руку с пистолетом. И в этот миг проснулся. В трех шагах от него действительно стояла женщина. Глаза по пять копеек от страха, брови, нос и рот сведены в знак вопросительного восклицания. А палец уже выдавил слабину на спусковом крючке. Но в самый последний момент Никита все же успел повести рукой чуть в сторону. Чихнул выстрел, лязгнула затворная рама – пуля врылась в штукатурку печи в каких-то сантиметрах от линии, на которой стояла женщина.
– Ой, мамочки! – Бедняжка обморочно закатила глаза и стала оседать на пол.
Никита вовремя подскочил к ней, подхватил на руки и отнес на свою кровать... Наверняка это была деревенская баба, но вряд ли в классическом варианте. Живого веса чуть более пятидесяти килограммов. Стройная, симпатичная и даже в определенной степени ухоженная. Лет тридцать ей – если судить по меркам вымирающих деревень, то совсем молодая. Одета интересно – бабий платок, черная футболка с изображением каких-то монстров рока, джинсы на бедрах и в заключение калоши – черные, блестящие, совсем как настоящие... Фигурка очень даже – пышная грудь, живот с жирком, но талия совсем не широкая, развитые бедра...
– И не стыдно-то? – женщина вскинула брови возмущенно.
Никита и не заметил, как она открыла глаза. Потому что смотрел на ее ноги... Действительно, должно быть стыдно...
– Э-э, я смотрел, ну, может, ранил вас, – смущенно пробормотал он.
– Нет, все в порядке, – язвительно усмехнулась она.
– Э-э да...
– Может, спрячешь пистолет?
– А, да... – Никита сунул ствол за спину, за пояс брюк.
– Беглые, что ли? – поднимаясь с кровати, спросила женщина.
– Э-э нет...
– Да ладно тебе... – хмыкнула она.
Потянулась, дугой выгибая спину; забросила руки за шею – вытащила заколки из волос, встряхнула ими, ловко стянула их в пышный конский хвост. Волосы у нее не очень длинные, но густые, хоть на парик их остригай. Приятный темно-русый цвет отлично сочетался с карими глазами... Красивые глаза... Никита снова поймал себя на излишнем любопытстве.
– У меня-то муж тоже сидит, – как о чем-то обыденном сообщила она. – И знаешь за что? Бревна-то для сарая украл. Пять лет общего режима-то дали, по году за бревно... Я так и говорю, мало украл. Страна у нас такая, кто вагонами ворует, тому честь и хвала-то. Кто для себя что-то взял – тому вечный позор... А плевать я хотела на такой позор! Я Севку своего не осуждаю. И люди понимают... А ты за что сидел?
Женщина говорила бойко, с нажимом на «о». Чувствовалось, что родом она из этих мест.
– Килограмм золота украл, – соврал Никита.
– О-о!
– На приисках работал, там и украл...
– У-у!
– Бригадир пудами воровал – и ничего. А меня за килограмм сдал...
