Лампреди, восприняв молчание Кадорны за согласие, стал перечислять свои требования: им потребуется пропуск в зону, поскольку ни его, ни Аудизио на озере Комо никто не знал… десяток партизан для производства экзекуции… транспорт.
Кадорна все еще колебался с принятием решения. Да и проблемы города занимали его в первую очередь.
За восемь месяцев своего военного руководства он довольно часто вступал в столкновения с Луиджи Лонго, так что пригрозил уйти со своего поста и стать простым партизаном. Только высадка союзников заставила его изменить свое мнение. Коммунисты настолько почувствовали свою силу, что на одном из недавних собраний, где он председательствовал и призвал Лонго к порядку, один из присутствовавших выкрикнул:
— Не слишком-то выпендривайся. Ты здесь ничего не решаешь.
Час ночи был уже позади, и генерал потерял терпение. Его беспокоила судьба тысяч горожан, а тут коммунисты — со своим, как он считал, мелким вопросом. Сердито махнув рукой, он произнес
— Ну и кончайте с ним.
На перебинтованном лице человека виднелись только два глаза и рот. Граф Беллини невольно вспомнил эпизод из картины по сценарию Герберта Уэллса, которая называлась «Человек-невидимка» и которую он видел еще в детстве в родном городе. С головою, замотанной бинтами как кокон, в долгополой шинели карабинеров и с армейской фуражкой человек этот походил на раненого партизана, направляющегося в больницу, ничем не напоминая Бенито Муссолини.
Было уже 2 часа утра 28 апреля. В тесной камере с каменными стенами Беллини прощался с партизанами, сторожившими Муссолини, объяснив, что слишком много людей знали о местонахождении дуче. Поэтому его было целесообразно перевести в другое, более безопасное место. Муссолини воспринял свое перемещение без протеста. А на дороге, в темноте и под дождем, их ждал «Фиат 1500» с включенным двигателем.
Распоряжение о переводе Муссолини из Гермазино поступило к Беллини в 11.30 вечера. Оно исходило от коменданта Комо полковника барона Джиованни Сардагны. Местом, куда должен был быть доставлен Муссолини, была деревушка Блевио на восточном берегу озера, в восьми километрах севернее Комо. В качестве раненого английского офицера дуче следовало поместить на виллу богатого промышленника, друга Сардагны.
Около часа ночи Сардагна получил по телефону распоряжение из штаб-квартиры Кадорны отменить операцию «Блевио». В качестве нового места пребывания Мусслини был назван городок Молтразио, расположенный севернее Комо. Однако, поскольку телефонная связь с северными районами была прервана, Сардагна не смог известить Беллини об изменении прежнего распоряжения.
Когда «фиат», набирая скорость, выехал на горную дорогу, Беллини сообщил дуче хорошую новость. Он проконсультировался с заместителем комиссара бригады Мишелем Моретти, Биллом-Лаццаро и Луиджи Канали, региональным инспектором по Ломбардии, которые не возражали против просьбы Кларетты поместить ее вместе с дуче. Вначале, откашливаясь и трогая рукой бинты, Муссолини был в некотором замешательстве и даже немного напуган. Подъехав к Донго, Беллини сказал водителю:
— Сверни направо к мосту и остановись. Там нас должна ждать другая автомашина.
В слабых лучах карманного фонаря Беллини заметил «фиат», из которого навстречу ему вылез Моретти. За ним следовали Кларетта, Канали и еще двое партизан. Встреча Кларетты с Муссолини произошла, по мнению Беллини, абсурдно формально.
— Добрый вечер, ваше превосходительство.
— Добрый вечер, синьора. Почему вы здесь?
— Потому что я так захотела.
Их разговор напомнил ему встречу на улице двух малознакомых людей.
Дрожа от холода и промокнув до нитки, граф не видел впереди ничего, кроме еще одной бессонной ночи. Он ехал следом за машиной, в которой сидели Моретти, Канали и Кларетта, оставлявшей за собой брызги желто-коричневой воды. В его машине Муссолини сидел между ним и женщиной-партизанкой. Время от времени их останавливали блокпосты, и в свете фар Беллини видел, как Канали объяснял необходимость срочной доставки раненого в больницу.
В десяти километрах севернее Комо в городишке Молтразио, расположенном на берегу озера, были слышны звуки автоматных выстрелов, а в небе над горой то и дело вспыхивали осветительные ракеты.
Канали тут же постучал в дверь ближайшего бара, и хозяин, сочувствовавший партизанам, сообщил о происходившем. Оказалось, что части 1-й американской бронетанковой дивизии генерал-майора Вернона Причарда, выходя на окраину Комо, вели бой с фашистами.
Канали, после недолгого раздумья, предложил поместить обоих в небольшом крестьянском домике неподалеку. С видимым спокойствием Муссолини только спросил, далеко ли туда ехать. В течение сорока пяти минут, пока автомашина не остановилась, он молча кутался в одеяла, лежавшие на заднем сиденье.
— Все выходите, — сказал подошедший Канали. — Остаток пути пройдем пешком.
Дождь все не прекращался. Им пришлось пробираться в полной темноте, ориентируясь на невысокую каменную ограду. Над ними нависали горы, покрытые облачностью. Когда Кларетта поскользнулась на мокром булыжнике, то дуче и Беллини одновременно протянули ей руки. Беллини вдруг осознал всю нелепость происходившего — партизаны спереди и сзади… забинтованная голова Муссолини, выделявшаяся в темноте ночи… Кларетта в норке и туфлях на высоких каблуках, шедшая спотыкаясь… сам Беллини в зеленом потертом пиджаке, с намокшей бородкой… Через пятнадцать минут ночного кошмара они оказались около деревушки, расположенной у подножия Джиорджино-ди-Меццегра.
Было три часа ночи. Стук Канали в дверь одного из домов показался им громоподобным. Однако его хозяин Джиакомо де Мариа, входивший в движение Сопротивления, открыл дверь почти незамедлительно. Хотя ни он, ни его жена Лия не знали, кто были их гости, они с готовностью согласились предоставить им убежище.
Из кухни гостям быстро принесли горячий эрзац-кофе. Все, кроме Муссолини, выпили его с благодарностью. Он же расположился вблизи Кларетты, повернувшись спиной к огню в печи. Она сидела молча, подперев подбородок руками. Лия де Мариа поспешила в комнату на втором этаже, разбудила сыновей и отправила их досыпать к родственникам. Пока она готовила постель, Беллини с товарищами приняли меры безопасности.
Спальня представляла собой небольшую холодную крестьянскую комнату, столь же бедно обставленную, как и та, в которой Муссолини родился шестьдесят два года тому назад. Свет настольной лампы слабо освещал большую деревянную кровать под вымытыми добела стропилами. В комнате были стальное зеркало, эмалированный тазик для умывания с кувшином и плетенное из камыша кресло. Вот и вся обстановка. От окна до земли было не менее пяти метров.
— Относитесь к ним хорошо, — сказал Канали хозяевам. — Это — хорошие люди.
Для охраны в доме были оставлены два партизана. Сам же Беллини пообещал заехать утром.
Объяснив Лие, что господин любит спать на двух подушках, Кларетта робко сказала дуче:
— Комната приготовлена. Может быть, поднимемся? Муссолини, не отвечая, продолжал смотреть на огонь.
Беллини подумал: «Как же поведут себя эти двое?» Он и не знал, что это будет вообще первая ночь, проведенная ими вместе.
Радист Джузеппе Кирилло передал необычную шифрограмму. За прошедшие шесть месяцев ему пришлось отправить из штаба партизан корреспондентам американского Управления стратегических служб во Флоренции и Сиене не менее семисот радиограмм, но эту он запомнил.
Когда курьер принес ему на третий этаж дома номер 27 по улице Виа Москова текст для передачи, первой же его реакцией был звонок в штаб-квартиру партизан. К телефону подошел, как он вспоминал позднее, социалист Джиан-Батиста Стуччи, развеявший его сомнения. Текст, лежавший перед ним, как обычно отпечатанный на пишущей машинке, подлежал шифровке и передаче.
Прошлым вечером Кирилло получил сразу две радиограммы от майора Макса Корво. Посчитав первую же очень важной, он побежал во дворец Кузани, находившийся за четыре квартала, чтобы вручить ее лично секретарю командующего Альберто Козаттини.
