оказалась соль и твердый, как булыжник кусок высушенного сыра. С другой стороны входа торчал точно такой же вбитый ржавый штырь. Скорее всего, на штыри вешали какую-то ткань или шкуру, чтобы закрыть проход. Что ж. Можно повесить плащ-палатку. Больше сюрпризов не было.
Власов самозабвенно пилил бревно. Кошмар и Самарин втащили горку снега на полиэтилене.
— Сержант, проверь Скворца. Самарин, собери все котелки, каски, кружки и забей их снегом тоже. Да побольше. Там не видно еще гостей?
— Там вообще ни черта не видно, — буркнул Кошмар.
— Рано расслабляться. Они как волки по следу шли.
— Мы там, на площадку еще снега накидали, чтобы снизу пещера не так видна была.
— Это правильно. Молодец. Только может не сработать эта маскировка, если среди них есть хоть один, кто знает о пещере. И еще. Проведите ревизию всех припасов, что у нас есть. Здесь над входом штыри вбиты. Повесьте на них плащ-палатки. Теплее будет.
Он поправил на плече автомат новый автомат системы Никонова, один из тринадцати выданных перед выходом, и вышел наружу. Единственный, кто тогда не обрадовался, это был сам Романов: автоматы новой конструкции, неопробованные, непристрелянные. Такие еще не стояли на вооружении в армии. Название автомата — «Абакан». Видимо их хотели испытать в деле. Он тогда смолчал и не поддержал восторженных восклицаний своих бойцов.
Ветер бушевал пуще прежнего. Не успел старлей оказаться на воздухе, как его тут же облепил снег с головы до ног. Он привстал и выглянул над искусственным сугробом, который сотворили бойцы, и тщетно попытался всмотреться в пургу. Все же пойдут чеченцы по следу или остановятся где-нибудь переждать непогоду. Хотя он, как ни старался, не мог вспомнить место, где можно было бы укрыться.
Сколько будет пуржить, неизвестно. Но расслабляться нельзя. Надо будет выставлять часовых на всякий случай. Жалко, людей мало. Эти устали, еле ноги переставляют. Им бы отдохнуть, поспать, да пищи горячей, тогда они были бы исправные воины, а так, заснут на посту, как ежи на зимовке. Приходи потом и бери голыми руками. Хоть и опытные бойцы, но предел усталости есть и у металла.
В глазах рябило от бесконечной кутерьмы снежинок. В ушах стоял вой. Пробирало до костей. Он пробыл с наружи минут двадцать, за это время дважды выбегал Самарин с котелками и двумя оставшимися после боя касками за снегом.
Вход уже завесила плащ-палатка. На двух камнях побольше, стоявших в круге очага, уже расположился пятилитровый котел заполненный снегом. Под котлом, пока еще лениво, сонно, на щепки выползает слабенький огонек. Власов уже колет саперской лопаткой чурбак, отпиленный от бревна. Сержант колдует над аккуратной кучей консервов и галет. Чуть в сторонке вскрытый цинк с патронами, ровным рядком лежат четыре гранаты. Самарин вытаскивает из цинка патроны и снаряжает ими магазины к автоматам. Возле него лежит последний тубус реактивного огнемета «Шмель».
— Как там Скворец? — спросил Романов, протягивая к огоньку озябшие руки.
— В сознание пока не приходил, — ответил Кошмар и кивнул на Власова. — Мы с Баксом ему бинт поменяли. Осталось еще три ИПП[1] и перевязывать больше нечем. Промедола больше нет. Если очухается, обезболивающего не будет.
— А с боеприпасами что?
— Ну, что. Сейчас забьем все пустые магазины к Абаканам, и еще полтора цинка останется. На раз хватит. Четыре гранаты, «Шмель» и к «Стечкиным» пять коробок. Коробка 7,62 к НРС[2]. К пулемету один барабан и тот уже пристегнут. С продуктами тоже не густо. Я Санину эрдэху[3] тряхнул и Скворца. Нашел тушенку, кашу, сахар, галеты и даже кофе. Да у нас еще наскребли. Так что, пока жируем. Еще есть фляга со спиртом. Саня у вованов[4] разжился перед выходом. Две бесполезных батарейки к рации… Хм! Ну, дает Скворушка! Прикол! Рации нет, а батарейки таскаем.
— Ясно. Пока батарейки не выкидывай. Может, еще пригодятся. Ну? Какие будут предложения, соображения и прочие умности?
— А какие ту могут быть соображения? — обернулся Власов. В отсветах разгорающегося костра его лицо казалось еще более чумазое, чем есть на самом деле. — Домой вернуться и, желательно, живьем и целиком.
— Ты давай по делу базарь, Бакс, а не философствуй. Не на митинге, понял слоняра? — рыкнул на него сержант и бросил на командира серьезный взгляд. — Нам по любому в пургу от них не уйти. Только себя угробим. Придется пересидеть. Ну, хотя бы сутки, или до утра, а там видно будет.
— Да. Снег усложнил задачу, — задумчиво проговорил старлей, разглядывая своих бойцов: отдохнули всего ничего, а уже выглядят орлами и никто не стонет. — А, может, наоборот упростил. Трудности теперь одинаково и на нас и на них давят. Что мы в снегу будем вязнуть, что они. У нас, правда, еще и носилки со Скворцом. Самарин. Ты что скажешь?
— Да, что он может сказать? — махнул рукой Кошмар. — Молодой еще. Хотя, вроде молодцом держится и бился по-взрослому, не ныл. Слышь, Срам? Есть че сказать? Говори.
— Часового надо поставить, — ответил Самарин, глядя на командира. — Всякое может быть.
— Правильная мысль. Давай разобьемся по сменам для охраны. Стоим по часу. Все. Я первый, ты, Страхов, после меня. Затем Власов и последний Самарин. Я понимаю, мужчины, что все здесь устали, но мне тоже не хочется, чтобы меня спящего прирезали. А утром посмотрим.
Старлей встал и подошел к лежащему без сознания на носилках Скворцову. Лицо Скворца с бледно зеленым оттенком — крови парень потерял много. Еще бы! Две пули в грудь, одна в голову. Две пули явно не задели органы — та, что в голову, лишь чиркнула, сорвав кусок кожи, одна в грудь, хоть и вошла, но явно не зацепила ни легкое, ни сердце. А вот вторая явно в правом легком. Да еще потеря крови. Эх, радист! Донести бы тебя, но, кажется, не получится. Командир поправил бушлат с боку, подтолкнул его, словно заботливая мама подтыкает одеяльце в кроватке младенца. Ему самому не понравилось собственное сравнение.
— Ну, ладно, — сказал Романов. — Я пошел на пост, а вы тут пожрать что-нибудь приготовьте. А то живот скоро к спине прирастет и не отклеишь потом
4
Спустя час старлея, облепленного снегом с ног до головы и промерзшего до последней частицы костного мозга, сменил сержант Страхов со своим неизменным пулеметом.
Снег все так же сыпал и сыпал, словно небесный мешок с годовым запасом снежинок, предназначенным для зимних времен, кто-то случайно по ошибке порвал и вытряс на горы раньше времени, или же там наверху этот кто-то, таким образом, решил пошутить. Ветер, правда, чуть ослабил свои порывы и сбавил тон полифонического концерта. Видимость не улучшилась, но и от чеченцев не было никаких действий.
Старший лейтенант с наслаждением опустился у костра, протягивая к пляшущим на красных углях синеватым языкам пламени озябшие пальцы. Он потянулся за поленом, но рука Самарина метнулась, опередив его, и через несколько секунд яркий оранжевый огонь, подкормленный сухой древесиной, осветил пещеру.
— Поешьте, товарищ старший лейтенант, — тихо произнес Самарин, протягивая разогретую банку с гречневой кашей.
— Спасибо, — Романов взглянул на спящего Власова. — А ты что не спишь?
— Сейчас вы поедите, я помою банки и наберу снега, а то он быстро расходуется. Пока котел вскипятили, столько снега ушло на воду. Надо пополнить запасы. А потом можно и поспать.
— Молодец, Самарин. Хозяйственный. Страхов говорил, что вроде кофе есть. Сделаешь?
— Сделаю.
Старлей поднес ложку с кашей к лицу, вдохнул запах вожделенной пищи и, лишь затем, вдруг, в одночасье, ощутив себя неимоверно голодным, отправил ее содержимое в рот и начал с наслажденьем пережевывать. Боже! Какой вкусной показалась ему эта, так себе, консервированная гречка с говядиной.
