оружие…»
Та, словно поняв его мысли, усмехнулась:
— Молчанием. Говорят, что это искусство вырабатывается веками человеческой жизни. Поэтому и бытует поговорка: молчание — золото.
— О! Мне почему-то кажется, простите, даже уверен, что по происхождению вы — чистокровная немка… Как бы отлично ни владел человек иностранным языком — акцент все равно заметен. Но у вас…
— Я не нахожу причин говорить с вами, капитан. Вообще бранденбуржцы отличаются своей развязностью, а главное — непостоянством и болтливостью.
— Я действительно бранденбуржец. Но откуда вы все это знаете?
— Польщена. Но мы условились: молчание — золото…
Зоненнбах понял свой промах, нахохлился и обиженно засопел.
Между тем, проводя некоторого рода инструктаж по предстоящей непредсказуемой операции — похищению бригаденфюрера СС Вайса, Черемушкин, дотошно уточнял роль каждого разведчика, соглашался, чаще отклонял казалось бы до конца продуманные, ценные предложения.
Наконец, план был принят. А затем Черемушкин тоном, не терпящим возражений, приказал освободиться от части груза, являющегося серьезной помехой в пути. Разведчикам разрешался лишь необходимый запас боеприпасов. Все лишнее, даже радиостанцию, оставляли на временной базе. То была северо-западная оконечность оврага, до которого оставалось с гулькин нос, а от нее — до домика из красного кирпича на восьмом километре шоссе Станичка — Кобылино, места расположения дальней немецкой заставы, — около трех километров уже без хохлацкого гака.
Солнце перевалило далеко за полдень, и от деревьев На землю ложились удлиняющиеся тени, когда разведгруппа капитана Черемушкина достигла желанного островка, где ждал, хотя и призрачный, но продолжительный отдых, где можно было условно скинув нервное напряжение, распрямить жарко натруженные плечи.
Внезапно и даже как-то нелепо, парадоксально в мире прочной тишины, бескрайним зеленым лесным шатром, прозвучали сдержанный стон, бряцающий металлом удар и вонзающий, как клинок ножа, удивленный возглас Глеба Сабурова:
— Что же ты, мразь, гребешь не в положенную сторону?!.
Лязг пулеметного затвора.
Черемушкин, резко повернувшись, остановился, как вкопанный.
Гауптман Зоненнбах с удивившими всех расчетом и ловкостью, освободившись от лямок заплечного мешка, под завязку заполненного ручными гранатами, с актерской ловкостью сбросил его на грудь шагающего позади Сергея Антонова, поднял правую руку для нанесения возможно смертельного удара впереди идущему Аркадию Цветохину. Но не успел. Тогда он на редкость длинными прыжками достиг оврага и исчез в зеленом разливе слабо шевелящейся листвы.
Как условился с экипажем двухмоторного пассажирского «юнкерса» и сопровождающего его в полете по всему маршруту истребителя МЕО-111, обергруппенфюрер СС Веллер появился на Темпельгофском аэродроме ровно в пять утра берлинского времени, а уже десять минут спустя самолеты набрали нужную высоту и, перейдя на крейсерскую, взяли курс на Грачиный Бор — так именовался по коду главнокомандующего ВВС Рейха населенный пункт Кобылино. Выполняя волю Гитлера, Веллер спешил к своим войскам и не мог себе позволить малейшее уклонение от маршрута, хотя ему и очень хотелось повидаться со своим давним другом — варшавским губернатором доктором Фишером. Дело, которому он служил, было прежде всего.
Сидя в глубоком кресле, Веллер прозаически наблюдал, как за бортом самолета грудились ватно- кучевые облака: снизу — серовато-белые, с оранжевой каемкой, а поверху, ближе к самолетам, — ослепительно белые, с синевой, пухлые, разной конфигурации подушечки-барашки. Далеко внизу, в неровных разрывах облачности, виднелись кубики и прямоугольники населенных пунктов, резко контрастирующие между собой зеленые поля и луга и марево лесных массивов. Прошла и исчезла, оборвалась у самого Одера слабозагруженная автострада Берлин — Штеттин. Крылатая машина как бы нехотя пересекла железную дорогу Котбус — Зелена Гура — Познань. Проплыл и растворился в утренней дымке Торн, дома которого по окраине с высоты были схожи на тесно прижавшиеся друг к другу зерна спелой чечевицы.
Отдельные, отмеченные на местности детали, он механически сопоставлял с картой, лежавшей у него на коленях в большом кожаном планшете под желтовато-прозрачным плексигласом.
Веллер как-то забыл о карте на коленях и незаметно перешел к своим первоначальным и последующим впечатлениям о Гитлере. Он принял своим нутром этого человека таким, каким видел его прежде в далекие годы на кладбище Танненберга с пространной, возвышенной речью над гробом фельдмаршала Гинденбурга. Там же, с горделивой осанкой, отказавшись от президентского звания, прозвал себя вождем германского народа и канцлером империи. Ноги его в высоких лаковых сапогах часто становились на носки, затем резко опускались, иногда щелкая каблуками, по-ефрейторски. На этот раз при встрече Гитлер предстал перед ним совершенно иным человеком, хотя и сохранил ряд своих прежних черт: небольшого роста, с серо-стальными глазами на бледном, уставшем лице, со знаменитой косоватой челочкой, в полугражданском, полувоенном костюме цвета «хаки». Почему-то вспомнились руки: мясистые, влажно-горячие, нервно-вздрагивающие…
Вопреки рассказам, порой анекдотическим, про психику, рассеянность и невнимательность Рейхсканцлера к своим оппонентам, Адольф Гитлер принял Веллера доброжелательно, был исключительно внимателен, нетороплив, особенно в расспросах о моральном состоянии вверенных ему войск. Интересовало Рейхсканцлера все: вооружение, обеспечение техникой и огнеприпасами, питанием и одеждой. Отдельно коснулся вопроса политики по отношению к местному населению, к военнопленным советской армии. Доходил до мелочей. И, смотря прямо в глаза группенфюреру, не напоминал тому прошлых неудач и ошибок. Веллеру как-то совершенно не верилось, что перед ним ни кто иной, как собственной персоной Адольф Гитлер. Рейхсканцлер отошел чуть в сторону, словно в раздумье крутнул пальцем левой руки большой шар глобуса в сияющем медью гнезде, перешел к огромной, висевшей почти во всю стену карте, и, вновь вернувшись к Веллеру, спросил тихо, но требовательно и четко, давая тому понять, что не потерпит ни малейшей фальши с его стороны:
— Генерал! Критическая оценка вами, как профессионалом, состояния обороны непосредственно на вашем участке фронта и дальше? Считаете ли вы, что положение Германии не столь уж драматично, как кажется, а ее вооруженные силы имеют еще нерастраченные резервы прочности?
— Мой фюрер! — дрогнувшим голосом произнес Веллер, неотрывно смотря в осунувшееся, с желтинкой лицо Гитлера. Тот, при слове «мой», взглянул исподлобья на вытянувшегося перед ним группенфюрера. — Это, без прикрас, мое личное мнение: при сокращающемся расстоянии до границ Дойчланда немецкий солдат дерется с возрастающим упорством. Я уже не говорю о рядовом составе и офицерском корпусе СС. У моей родины Германии еще достаточно пороху и сил для защиты. Больше мне нечего сказать…
Присутствующие при этом генерал-полковник авиации Штумпсытой, полный, с белым обрюзгшим лицом, и адмирал фон Фридербург, тонколицый, с острым носиком, в черной морской форме, одобрительно кивнули головой, отмечая при этом непринужденную прямоту группенфюрера.
Гитлер, судя по его виду, остался очень доволен ответом командующего армейской группой войск под кодовым названием «Феникс», укрепившего веру в трудную, но вполне возможную, победу Германии над большевизмом. Если даже надежда на реванш потерпит окончательную неудачу, то не исключено, найдется иной путь классического решения задачи — сохранить Германское государство в соответствующих рамках границ линии Керзона.
«Вот, господа, — осмотрел присутствующих Гитлер, — ответ, достойный подражания. Благодарю вас, обергруппенфюрер. Вы свободны!»
В салон вошел командир корабля и склонил голову перед генералом:
— Обергруппенфюрер! Должен сообщить вам досадную неприятность. Резко нарушился рабочий режим правого мотора. Приборы отмечают критическую температуру масла. Пилот истребителя,
