выкинула с балкона. Время от времени посматривает на Её балкон.
Ворота скрипят и скрипят, светофор через определённые интервалы трещит.
Вдруг пошёл мелкий дождь, стучит по жёлтой листве.
Она встала, качается. Вышла на балкон.
(Мальчишке, негромко). Ну, что? Жрёшь моё? Вкусно? Не подавись, кретинёнок.
Вернулась в квартиру, дверь балкона не закрывает.
А, плевать. Плевать на всё. Плевать мне на всё, на всё, на всё. Сыграю-ка я сама с собой в театр, а чего? В пьесу. Ну кто мне не даёт? Будто приходит Володя. Надень платье, Люсьен.
Открыла шкаф, порылась в нём, нашла какое-то умопомрачительное, в пол, старого фасона чёрное платье с большим вырезом, надела его. Смеётся. Смотрит на себя в зеркало.
Ну? Есть ещё порох? (Пауза). Да какой там порох. (Смеётся). Труха, зола, пыль, песок сыпется. (Пауза). Знаете, Володя, зачем вообще одежда людям? Не знаете? Я недавно сама допёрла зачем. Знаете, отчего мода такая и всё такое? Не знаете? Одежда для того мужикам, чтобы всех устрашать, а бабам одежда — ловить самцов, привлекать их к себе. Чем ярче одежда у бабы, тем больше хочется. Это я поняла на себе. И чем темнее костюм на шефе, тем больше хочет он всех испужать, напужать, нагрузить. (Пауза). Хорошее платьишко? Ничего, да? Старое, блин… Куда его оденешь? В магазин, как за котлетами идти? В больницу анализы сдавать? (Крутится у зеркала, смеётся). Правильно, не унывай! Люсьен, всё хорошо! Я вот покажу сейчас этому пацану и этой девятиэтажке, что напротив, что-то. Если на каждом этаже по двадцать человек живёт, то меня смотрит минимум двести человек. Плюс этот идиотик. Двести один человек. Нормально. Я не очень гонюсь за количеством. Пусть смотрят. Строчка — рубль. Если с каждого по рублю, то двести один рубль за вечер в кассе. Нормально. Жить можно. Играем в театр.
Подняла цветы с пола, поставила их в вазу на полированный стол, села за стол, взяла вилку с ножом, делает вид, что что-то режет и ест, кладёт в рот, жуёт.
Ешьте. Ну, пожалуйста. Владимир Михайлович, не стесняйтесь, ешьте. Можно, я вас буду звать Володя? Ведь у нас с вами кое-что было, вы заспали? Вспомнили? Хорошо. Ешьте. Всё, как в былые времена, да? Помните, я всегда в обед что-то вкусненькое вам готовила. Ну, что-то маленькое, но очень вкусненькое. Тарталеточки такие с печенью или ещё какое-нибудь говно, помните? Сколько же это лет было? Да что вы говорите?! Да, вы правы, я была хорошим секретарем. Спасибо за комплимент. Я была профессионал. Вы у меня были четвёртый шеф. До вас было три. Все уходили, а я оставалась. Но потом и меня, и вас под зад мешалкой выкинули, как только начались новые времена. Пришли какие-то комсомолята и нас под жэ три точки, да? Помните это ощущение, когда тебя под жэ три точки ка-а-ак пнули, ты летишь впереди своего визгу! (Смеётся). У-у-у, крапивное семя, комсомолята, бандюги мафиозные. Ну, не важно. Вы помните, Володь-пошли-дрова-колоть, сколь я была ответственна? Да? Как я никогда не опаздывала, как я была внимательна, как я никого ненужного к вам не пускала — вы помните, помните, как я была вашим рыцарем, вашей мамой? (Пауза, хохочет). Да ладно, чего там, Люси, ты забыла, какая ты была мама? Нет, ну, зам у него был получше, надо сказать. Правда, уже дуба дал, а сам-то он — ну, так, телёнок… Просто он сегодня, сегодня нужен был мне, чтобы… Чтобы… Тс-с-с! Помолчи, Люси, не балабонь.
Смеётся. Встала из-за стола, закурила, пошла на балкон.
Посмотрите, Владимир, какой замечательный вид из окна… Это ведь обкомовский дом. Не без вашей помощи получила я тут перед самой пенсией квартирку, да? Он на краю города, чтобы был воздух чистый. Теперь сказали бы — элитный дом, да? Я любуюсь закатом каждый вечер, Владимир. Там дальше — лесопарк, парк культуры и отдыха, так сказать. Там, Владимир, — о, как романтично это! — там бегают по вечерам между соснами в экстазе физзарядки молодые девицы, а за ними в кустах наблюдают маньяки, последователи Чекатилы… Уже трусы сняли. (Хохочет). Да, да, Володя. Владимир Михайлович, я люблю вас, я знаю, что вы старый, старше меня, то есть. Ну так что ж? Пусть. Вот так бы вот бы вы приходили бы, сидели бы рядом бы, а я бы рядом бы с вами, мы бы смотрели на небо бы, друг на друга бы, вместе бы гуляли в лесопарке бы, я бы вам кушать готовила бы, я такие пироги умею делать, с капустой, с картошкой бы… (Смеётся). А беляшики любите? Я не люблю людей, которые плохо едят. Надо, чтобы за ушами хрумстело. Конечно! Ешьте, пейте, угощайтесь! А то вы надулись, как Чапаев из этой пьесы и смотрите на меня какого-то чёрта, как кролик на удава. Я вас не скушаю. Ам!
Пришла с балкона, ходит по комнате, смеётся, всё переворачивает, все предметы — Будду, статуэтки, снимает рамки со стен, открывает шкаф, вываливает тряпьё на пол — в минуту превращает квартиру в какую-то немыслимую помойку.
Так красивее. Садитесь. Володя, и не сидите, скрестив руки на груди. Это означает — я никого не пущу внутрь. Вы не знаете язык жестов? Не знали этого? Ну, дорогой, надо знать. Положите руки на колени и сидите. Вот так. Пустите меня в вашу душу, Бога Господа мать. (Хохочет. Пауза. Села на пол, пьёт из горла.). Да нужен ты. Хотя напрасно ты не пришёл ко мне, напрасно. Я кое-что придумала и думаю, тебе бы это очень понравилось, но… Была бы честь предложена. Мою придумку, тайну никто не знает — никто-никтошеньки. Вот взяла бы вот и открыла тебе. А ты, дурак, подумал: «Чего я попрусь к своей бывшей секретутке?» Да? Или, может, у тебя, правда, выпадение памяти?
Ходит по комнате, всё трогает, поднимает с места, переворачивает.
Ну, разговаривайте, что же вы молчите? О чём говорить, когда говорить нечего. Для пишмашки венец блядской карьеры — переспать с шефом. (Хохочет). Знаете, Володя, мы с вами поженимся. Да. Но только при одном условии: если вы не будете бросать перед сном трусы и носки на пол. (Кричит вдруг). Я прошу! Я ненавижу! Это так некрасиво, негигиенично! Так делают почему-то все мужчины, а их у меня было много, очень, я знаю. Не надо. Слышите?! Не сметь! А? Что? Если в порыве страсти? И в порыве страсти не надо, пожалуйста, бросать носки и трусы на пол. Можно их положить, ну, скажем, на стул хотя бы, а? (Легла на диван, смеётся). Дождь как красиво стучит на улице. Светофор как красиво стучит, и этот чертов мальчишка не уходит, сидит на железных воротах и катается, качается, скрипит и скрипит вот уже полдня, как это красиво. Бог ты мой, как я ещё не сошла с ума? Или уже схожу? Я ведь не одна тут в доме живу, ну хоть бы кто-то вышел и погнал его палкой отсюда, палкой, палкой, или всем до фонаря? У них, видно, не нервы, а железные прутья. Он какой-то дебил, он никак не может устать от катания на железных воротах. О, Володя, у нас обкомовский дом, ворота железные. Или как сейчас сказали бы — элитный дом. Впрочем, я, старая перечница, повторяюсь. В доме живут только шишки. А точнее, всякие разные бывшие прихлебатели шишек — домработницы, садовники, кучера, шофера, поломойки, посудомойки, половые и прочая шушваль. (Пауза). Дождь идёт и идёт. Как красиво.
Молчание.
