противника — еще один защитный прием, которому ее научил Рэли. Но недооценила быстроту реакции сэра Маркуса. Он перехватил ее руку в дюйме от своего лица.
— Ай-ай-ай, драная кошка, — сказал он сердито. — Настоящие леди не царапаются…
Он внезапно замолк, так как Пэйтон, что было сил, вцепилась зубами в его ладонь, зажимавшую ей рот. Захрипев от боли, сэр Маркус отдернул руку, но прежде чем Пэйтон смогла пошевелиться, рука вернулась, прижав на сей раз что-то острое и блестящее к горлу Пэйтон. Она застыла, почувствовав укол ножа там, где бился пульс.
— Правильно, — сказал сэр Маркус. — Это нож. Видите ли, мисс Диксон, когда вы помогли Ребекке сбежать, она была так потрясена великодушием этого жеста, что почувствовала себя обязанной повторить его. Способ, с помощью которого она меня освободила, немного отличался от вашего, но Ребекка, конечно, более искусна в обращении с мужчинами. Сегодня в тюрьме несколько охранников очень счастливы. Не знаю, насколько они будут счастливы утром, когда их начальство обнаружит, что я сбежал, но…
— Я думаю, очень непорядочно с вашей стороны убивать меня, — прервала его Пэйтон, — после того, что я сделала для вашей дочери.
Даже в темноте спальни она могла видеть, что сэр Маркус ухмыляется, показывая свои желтые зубы.
— Непорядочно? Как очаровательно. Вы знаете, я почти жалею, что должен убить вас.
— Почему вообще вы должны убивать меня? — спросила Пэйтон. — Даю вам слово, что я никогда никому не скажу о том, что вы заставили Люсьена Лафонда убить сэра Ричарда, или что вы пытались убить Дрейка …
В голосе сэра Маркуса звучало сожаление, когда он сказал:
— О, видите ли, мисс Диксон, я не доверяю слову женщины. Я давно убедился, что представительницам вашего пола верить нельзя. Так что вам придется простить меня, но прежде чем я исчезну, я должен быть уверен, что если мне вдруг придется пойти под суд, все главные свидетели будут в лучшем из миров.
— Это значит… — кровь Пэйтон застыла в ее жилах.
— К сожалению, нет, еще нет, моя дорогая. Я так недавно на свободе. Но я обещаю вам, что это лезвие будет еще мокрым от вашей крови, когда пронзит его сердце…
Глубокий голос прорезал темноту спальни Пэйтон:
— Я так не думаю, Маркус.
Дрейк! Сердце Пэйтон, которое, казалось, перестало стучать, радостно забилось. Это Дрейк!
Потом оно снова остановилось. Дрейк! Что он здесь делает? Он же погибнет!
Мгновение спустя нож у ее горла исчез. Пэйтон не знала, опустил ли его сэр Маркус, пораженный вмешательством, или швырнул его в направлении говорившего. Как бы там не было, времени на размышления она терять не стала, а откатилась от сэра Маркуса к дальнему краю кровати и продолжала катиться, пока не свалилась на пол. Там она скорчилась, спрятавшись за кроватью, не зная, что предпринять дальше. Зажечь свечу? Нет, свет выдаст, где она прячется, и где в комнате находится Дрейк. Побежать за помощью? Нет, нельзя оставлять Дрейка наедине с этим сумасшедшим. Закричать? Она бы закричала, если бы смогла. Даже тихий звук не мог вырваться из ее горла.
— Кто здесь? — прошипел сэр Маркус. Пэйтон видела отблески лунного света на лезвии ножа, когда Тайлер поворачивался в поисках соперника. — Дрейк, это ты?
— Да, — голос прозвучал в темноте, глубокий, спокойный и ровный, словно Дрейк приветствовал сэра Маркуса на балу, а не при попытке убийства. — Опустите нож, Тайлер.
Маркус Тайлер вовсе не собирался выполнять требование Дрейка.
Вместо этого он двинулся на звук его голоса, держа нож наготове.
— Покажись, капитан, — произнес Тайлер с издевкой, — или мне следовало сказать «сэр Коннор»?
— Вам следовало бы бежать, пока у вас был шанс, — сказал Дрейк насмешливо. — К этому времени вы уже отчалили бы с острова, но теперь уже поздно. Вы опять попались.
— Нет, — сказал сэр Маркус. — Это вы попались. У меня нож.
И поднял лезвие. Пэйтон видела, как оно блеснуло в его руке, которая теперь вся была видна в лунном свете, который лился из французских дверей. Из темноты возникла другая рука и схватила сэра Маркуса за запястье. Нож некоторое время дрожал в руке Тайлера, затем со стуком упал на пол. Через мгновение Дрейк набросился на врага. Завязалась борьба, во время которой Пэйтон могла разглядеть лишь две тени, которые то и дело сливались в одну…
Внезапно одна из темных фигур врезалась во французские двери, осколки разбитого стекла полетели во все стороны, сверкая в лунном свете.
И Пэйтон, которая, наконец, обрела дар речи, издала пронзительный вопль.
Секунду спустя она бросилась на спину Дрейка и, вцепившись в его плечи, закричала:
— Дрейк, нет! Нет, ты сейчас прикончишь его!
Именно это он и делал — выполнял свое обещание убить сэра Маркуса при первой возможности, данное им на палубе «Ребекки». Усевшись верхом на распростертое тело Тайлера, Дрейк так сильно сжал его горло руками, что пальцы побелели от усилия. Еще мгновение… и он сломает тому шею. Даже в неверном свете луны Пэйтон видела, что лицо сэра Маркуса стало синим.
Дрейк был словно одержимый. Он, казалось, не слышал Пэйтон, даже не осознавал ее присутствие. Он ни на йоту не ослабил свою хватку…
Пока домочадцы, встревоженные криками Пэйтон и звуком бьющегося стекла, не примчались в комнату. Потребовались усилия всех трех братьев Диксон, чтобы оттащить Дрейка от Маркуса Тайлера, и когда они, наконец, смогли это сделать, все — за исключением Дрейка — затаив дыхание ждали, пока Росс проверял пульс потерявшего сознание злодея. Раздался дружный вздох облегчения, когда Росс сказал: «Будет жить».
Для Пэйтон остаток ночи прошел, как в тумане. Кто-то послал за магистратами, которые явились и заковали в цепи сэра Маркуса, пришедшего в сознание незадолго до этого. Он не сопротивлялся, наоборот: казалось, был рад, что его уводят из этого дома. Пэйтон подумала, что Тайлер понял, пока Коннор Дрейк ходит по земле, самое безопасное место для него — тюрьма.
Кто-то послал за врачом. Пэйтон была удивлена, что он был вызван не для сэра Маркуса, а для нее. Она еще больше удивилась, когда увидела ковер, испачканный кровью. Ее кровью, которая сочилась из ее порезанных ступней, пока она бежала по битому стеклу к Дрейку, чтобы предотвратить убийство. Тогда она не чувствовала порезов, но теперь, когда врач перевязывал их, они сильно болели.
Никто, как выяснилось позже, не посылал за леди Биссон. Однако она явилась в ночном чепце и была очень недовольна, что ее разбудили среди ночи по такой смешной — по ее словам — причине. Она выговорила своему внуку за кулачную драку, в которую он ввязался, как какой-то простолюдин, и объявила, что возвращается в постель. Но перед уходом пожилая леди настояла на встрече с Пэйтон, которую поместили в комнату Хадсона с наказом не вставать несколько дней, чтобы ступни зажили.
Но все, что, войдя в комнату, сделала леди Биссон, заключалось в том, что она взглянула на Пэйтон крайне нелюбезно, а затем с большим чувством произнесла:
— Я так и думала.
И Пэйтон, которая понятия не имела, о чем говорит леди Биссон, но чувствуя, что во всем виновата только она сама, неожиданно — и довольно громко — расплакалась.
Это, казалось, безмерно удовлетворило бабушку Дрейка, и она удалилась с улыбкой и чрезвычайно довольным видом.
Но леди Биссон была единственная, кто улыбался при виде слез Пэйтон. Все остальные уставились на нее с недоверием, особенно братья, которые просто никогда не видели, чтобы их сестра плакала. И только Джорджиана заставила их всех… нет, не посочувствовать Пэйтон, а выйти из комнаты и оставить сестру в покое.
Или почти всех. Когда замок закрывшейся двери щелкнул за спиной невестки, Пэйтон увидела, что в комнате остался один человек.
Дрейк.
