жила в Новосибирске, далеко от дома. У него был хороший друг, он же компаньон, у него были знакомые женщины, которые не отказали бы ему в ласке. И все же он был один.
Ему не с кем лежать рядом в одной постели, делиться своими мыслями и планами, не с кем отправляться в поездки, ходить на премьеры и презентации. У него не было любимой женщины.
Конечно, смешно надеяться, что ту, единственную, он найдет таким вот дурацким способом, но другие он уже перепробовал, и когда звонил в газету, совсем по-детски думал: «А чем черт не шутит!» В том смысле, что дуракам везет.
Мама прежде все пеняла ему:
— Ты дожил до возраста Иисуса Христа. Я не хочу сказать, что в тридцать три года ты должен быть святым, но жениться тебе давно пора. У всех моих подруг растут внуки.
— Мама, скажи спасибо, — отшучивался Максим, — ты должна быть мне благодарна. Твои подруги — и ровесницы — давно бабушки, а ты у меня молодая женщина! И потом, неужели тебе хочется остаться одной, когда я женюсь и стану жить с женой на квартире?
— Не хочется, — соглашалась мама, — но я не могу думать только о себе, имея взрослого сына! У меня был муж, я прожила с ним долго и счастливо. Мы родили Юлю, тебя. Будь жив папа, что он сказал бы? Неужели его род прервется на тебе?
— По-моему, ты забыла Анюту! — напомнил ей Максим. Это был самый сильный аргумент. Услышав его, мама от смятения даже на некоторое время замолчала, как если бы перед ней встали те два страшных года, когда молодая жена Максима жила в их доме, а потом слабо возразила:
— Но неужели хорошие девушки в один момент все перевелись? Твои одноклассники и однокурсники почти все женаты, у них давно есть дети. Думаю, таких, как Анна, на свете не так уж много. Тебе просто не повезло. Это бывает…
— Безусловно, хорошие девушки есть, — соглашался Максим, — но мне пока не попадаются. Наверное, у тебя сын невезучий.
Он нарочно, так сказать, подпускал слезу, потому что и вправду за это время успел навидаться всяких девушек и женщин. С детьми и без. Исключительно положительных и не очень. Красавиц и просто хорошеньких. И ни одна не пробудила в его душе чувства озарения, которого он ждал: вот она!
Да что там озарения! Он уже и не верил в какой-то особый взрыв, вулкан страстей, он всего лишь ждал женщину, которую захотел бы видеть подле себя всю жизнь. Ту, которую хотел бы назвать женой.
Может, после кратковременной женитьбы на Анне Максим просто боялся заводить серьезные романы? А потому всяческие отношения с намеком на серьезные невольно старался побыстрее свернуть. Его закадычный дружок Димка шутил о нем, что пуганая ворона куста боится.
— Ни фига себе куст! — сердился Максим. — Предлагаешь заводить семью только потому, что она есть у других?
— Тогда женись по расчету. Говорят, такие браки самые крепкие. А сколько браков по любви терпят крах уже в первый год совместной жизни? Посмотри хотя бы на меня. Помнишь, как я по Милке убивался? И что теперь? Теперь я завидую тебе, холостяку, а то, что уговариваю последовать примеру других… не обращай внимания. Могу лишь процитировать Аркадия Райкина: «Есть люди, которые чувствуют себя плохо, когда другому хорошо».
Но все увещевания друзей и родных не стоили ничего по сравнению с воспоминанием, как их всех троих — тогда еще был жив отец, — лихорадило при одной мысли о том, что скоро придет с работы Анюта и тут начнется! Трое взрослых самостоятельных людей боялись пигалицы, которая едва доставала Максиму до плеча!
Как могла девушка с ангельским личиком, нежным голоском — именно такой она всегда была с Максимом, пока они встречались, — превратиться в фурию, лишь стоило им пожениться!
Она взрывалась из-за каждой мелочи, ее все раздражало. В такой обычно тихой квартире Бобровых, где члены семьи относились друг к другу с любовью и уважением, теперь постоянно стоял ор. Милая Аннушка, оказывается, вообще не умела — или не хотела — общаться с окружающими без раздражения.
Если она чего-то не добивалась от домашних обычным криком, она падала на пол и начинала выгибаться в судорогах. На ее губах выступала пена. Мама в ужасе бежала вызывать «скорую помощь», отец держал голову невестки, чтобы она не билась о пол, а Максим обливался холодным потом от страха, что сейчас она умрет и не только его, но и отца с матерью суд обвинит в том, что они довели молодую женщину до смерти. Боже, кого он привел в дом родителей?
Его влюбленность испарилась как дым, не прошло и месяца, но он еще два года честно старался наладить отношения между ними, угодить Анюте. Да что там угодить — он выстилался перед ней, стоило ей слегка нахмурить лоб… Но сколько человек может делать то, что ему не свойственно? Если, конечно, он по натуре не раб. Всякому терпению приходит конец.
К счастью — это мама так считала, к счастью, — Аннушка не успела в их доме прописаться. Она была прописана в квартире бабушки и с нетерпением ждала, когда та сойдет в могилу.
— Лишняя жилплощадь нам не помешает, — ворковала она Максиму, будучи невестой.
Странно, он ничего особенного в ее планах не видел. Может, потому, что эту самую бабушку не знал и она представлялась ему просто старой грымзой, которая зажилась на свете и не дает житья своей милой внучке.
Через год после его развода с Анной та уже жила в двухкомнатной квартире в центре города. Квартире так называемого старого фонда, с высокими потолками, огромными кухнями и длинными коридорами.
Если бы Максиму сказали, что Анна помогла бабушке сойти в могилу, теперь он не слишком бы удивился, потому что подозревал: за два прожитых с ней года Бобровы еще и не успели ее до конца узнать…
— Если бы Анна у нас прописалась, будь спокоен, она сумела бы отхватить свой кусок, — все рассуждала мама.
— Какой — свой? — удивлялся Максим. — Эту квартиру получили вы с папой.
— Не знаю как, но будь уверен, отсудила бы. Вытребовала. Прорубила бы другую дверь. Пристроилась. У нас такие прозрачные законы. Если кто-то хочет обидеть более слабого, но через суд, это ему почти всегда удается.
Максима, конечно, задевало упоминание про слабость, но в глубине души он с матерью соглашался: те, кто воспитан и деликатен, перед хамством именно слабы. К тому же Анюта все-таки была женщиной, а в роду Бобровых с женщинами воевать считалось непорядочным.
В последние годы, имея свое дело и не завися от дураков начальников, Максим поднаторел в обращении с хамами. Он уже не сжимался внутренне и не отступал, когда на него бесцеремонно «наезжали», но чувствовал, что в глубине души у него остался страх перед хамством женским. Перед ним он был бессилен. Знал, что ни при каких обстоятельствах на женщину руку не поднимет.
Таких дамочек укрощали другие мужчины, те, которые были не обременены хорошим воспитанием. И романтизированными представлениями о слабом поле. Не считали, что поднять руку на женщину непорядочно. Скорее, наоборот, уверяли, что каждой бабе требуется хорошая порка…
После развода, вместо того чтобы получить передых, оглядеться и обдумать житье, будто нарочно Максиму стали попадаться девушки, которые непременно хотели замуж. И побыстрее. Такое впечатление, что судьба испытывала его на прочность: выдержит он или не выдержит напора очередной претендентки на место у его семейного очага.
Девушки тут же стремились познакомить его со своими родителями, представить всем своим друзьям. И вообще торопить события, толкая его к новому браку.
Никто из его пассий не понимал или не хотел понимать, что он еще не отошел от стресса, пережитого в прошлом. Все они хотели добиться своего насколько можно быстрее. Как говорится, сразу и сейчас.
Наверное, опять ему не везло. Не могут же быть все девушки такими назойливыми. Он подозревал, что если бы любил кого-то из них, совсем по-другому относился бы к желанию женщины быть с ним рядом, иметь его своим мужем.
Он знал, что сейчас модны такие отношения, как гражданский брак, но и это его не влекло. У него от одного слова «брак» мурашки бежали по коже. Никаких браков!
В этой категоричности было, конечно, слабое место: Максиму, как и его маме, хотелось детей. Но иметь их не от кого попало, а от любимой женщины. Получался замкнутый круг, разорвать который не было возможности. По крайней мере пока.
