нельзя вот так сваливаться на голову, как снег, предлагать дорогих лошадей и розы круглый год, и ждать, что мы вмиг все простим и забудем, — жаловалась Пегги разрисованному морозом окну. — Меня невозможно купить! Даже за пачки газет.
Ссадив мальчика с колен, Эдвард встал. Он сам не мог понять, откуда взялись эти полные искренних чувств слова, которые стремительным потоком полились из него.
— Мисс Макдугал, пожалуйста, простите меня, — обратился он к узкой спине девушки. — Я знаю, что вовек не смогу расплатиться с вами за все, что вы, должно быть, перенесли за этот год, когда одна воспитывали Джереми. Но поверьте: если бы я знал, никогда не допустил бы этого. И я прошу, нет, я вас умоляю: дайте мне шанс попытаться хоть что-то исправить, взяв вас обоих с собой в поместье Ролингзов, где, клянусь, хватит угля для каждой комнаты и где у Джерри на завтрак будет столько яиц, сколько он захочет.
Хотя эта сумбурная, но сказанная от всего сердца речь, казалось, не произвела большого эффекта на мисс Макдугал, которая продолжала мыть посуду, Джереми она, похоже, пришлась по душе.
— Яйца на завтрак каждое утро? — Мальчик подошел к своей тетке и потянул ее за подол платья. — Ты слышала, Пегги? Яйца каждое утро!
Эдвард, увидев, что неожиданно заработал очко, поспешил развить успех:
— И мясо на ужин каждый вечер.
— И мы не можем с ним поехать? — начал клянчить мальчик. — Мы не можем?
— Может быть, — промолвила Пегги. Она вытерла руки о кухонное полотенце и, сняв передник и аккуратно повесив его на крюк на двери в кладовую комнату, довольно строго сказала:
— Но сейчас ты должен возвращаться в школу.
Джереми, просияв, посмотрел на Эдварда.
— Когда Пегги говорит «может быть», она всегда подразумевает «да», — прошептал мальчик. Поделившись столь полезными сведениями, он отправился обуваться.
Только когда Джереми скрылся за садовой калиткой, его тетка повернулась и влепила Эдварду такую пощечину, что у того искры посыпались из глаз.
— Это за поцелуй, — коротко пояснила она. Затем как ни в чем не бывало неспешно подошла к буфету и достала оттуда бутылку виски и пару стаканов.
В голове у Эдварда все еще слышался звон после удара, который оказался на удивление сильным для такой изящной девушки. Он не мог даже припомнить, когда его в последний раз била женщина; ощущение было не из приятных. Потерев щеку, он уставился на Пегги, которая с невозмутимым видом наливала в стаканы солидные порции виски. Она пододвинула ему один из стаканов.
— Вот, — сказала девушка, присаживаясь за стол напротив него. — У вас на лице написано, что это вам нужно не меньше, чем мне. — И отработанным движением Пегги опрокинула содержимое стакана в себя.
Ошеломленный Эдвард все еще не мог поверить происходящему. Что на уме у этой девицы? Разве объятия не доставили ей наслаждения точно так же, как и ему? Он отчетливо видел страсть в ее глазах, ее сладкие губы с вожделением отзывались на его поцелуи. А ее тело, которое с такой готовностью прижималось к его телу? Может, мисс Макдугал не в себе? Или просто отрицает очевидные для себя вещи?
Эдвард тоже сделал большой глоток и задышал так, будто глотку обожгло огнем.
— Что это за жидкость? — выдавил он между приступами кашля.
Пегги заглянула в свой пустой стакан, и ее брови невинно приподнялись.
— Просто местное торфяное виски, выгнанное прямо здесь, в Эпплсби. А в чем дело? Для вас немного крепковато?
— Крепковато? — Глаза Эдварда вылезли из орбит. — Да это то же самое, что хлебнуть купороса.
— Может, у него и есть привкус. А я пью его всю жизнь. — В подтверждение этих слов Пегги налила себе еще один стакан. — Для меня это виски, как молоко матери. Добавить?
Эдвард, все еще кашляя, отрицательно покачал головой.
— Вообще держитесь от меня подальше, — предупредил он, нацелив на Пегги указательный палец. — За время нашего с вами знакомства я в буквальном смысле слова подвергся нападению со стороны лица духовного звания, мне чуть не отрубили палец, влепили пощечину и обожгли внутренности. Просто не знаю, смогу ли я это все вынести.
Девушка одарила его дерзкой улыбкой.
— Если бы вы послушали сэра Артура и не поехали сюда, вы бы покуривали себе и попивали коньяк у камина, а ваша голова покоилась бы на коленях любовницы…
Эдвард вскинул на нее глаза.
— А что вы вообще знаете про любовниц? — Заинтересованности в его голосе было, возможно, больше, чем требовалось.
Дерзкая улыбка превратилась в гримасу.
— Да ничего, конечно. И что простая дочь священника, как я, может знать о привычках такого джентльмена, как вы?
Эдвард смотрел на Пегги и вспоминал их поцелуй. Хотя он был уверен, что она целуется далеко не каждый день, но вместе с тем точно знал, что она в курсе того, как нужно целоваться, и, убей Бог, не мог понять откуда.
— Готов биться об заклад, что вы знаете много больше, чем хотите показать. Сколько же вам лет?
Она приподняла изящную бровь:
— Какая наглость! С какой стати вдруг я должна отвечать на этот вопрос?
Эдвард пожал плечами:
— Я же не чужой.
— Для Джереми, но не для меня, — отрезала Пегги. — В отличие от моей сестры Кэтрин я ни за что, даже за весь чай Китая, не вышла бы замуж за аристократа!
— А я думал, что вы вообще ни за кого не хотите замуж. Помните? — Он усмехнулся. — Я и не подозревал, что ваше заявление касается только людей вроде меня.
— Вовсе нет. Хотя я и в самом деле считаю, что среди мужчин не сыщешь никого более жалкого, чем люди вроде вас.
Эдвард заметил, что Пегги с интересом ожидает его реакции, как школьник, разглядывающий жука, у которого только что оторвал лапку. И хотя он знал, что этого делать не стоит, все же спросил:
— Это почему же?
— Да потому, что это люди вроде вас не позволяют вводить важные реформы, которые могут помочь тысячам страдающих женщин и детей по всей стране, — живо отозвалась она. — Может, даже по всему миру, поскольку на Англию смотрят как на оплот нравственности.
Эдвард едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Господи, да о чем вы говорите?
— А вы не знаете? — Пегги прищурилась и заговорила тоном прокурора: — О молоденьких девушках, которых посылают в Лондон учиться профессии и которые оказываются на улице из-за того, что их изнасиловали или соблазнили работодатели…
— Что? — вскричал Эдвард.
— .. дома их считают извалявшимися в грязи, и другого пути, кроме проституции, для них нет, — закончила Пегги, будто ее и не пытались прервать. Опершись локтями на стол, она продолжала: — Я говорю о женщинах, которым приходится рожать одного ребенка за другим, и так из года в год, потому что они настолько темные, что не знают, как предохраниться от беременности, потому что мужчины не считают образование дочерей достойным вложением их денег…
— Господи Боже! — прошептал Эдвард, чувствуя, что краснеет. — Во имя всего святого, о чем только думал ваш отец, позволяя вам читать газеты? Это то же самое, что подносить коробку шоколада человеку, страдающему диспепсией!
— Прошу прощения, — фыркнула Пегги, откинувшись на спинку стула. — Я говорю правду. Никто не виноват, если вы были настолько заняты охотой на беззащитных лисиц, что не видели ничего дальше своего носа.
