Господи. Господи, это же Люк. Он вернулся из Франции и сразу пришел ко мне. Зачем он пришел? Разве он не читал моей короткой, но очень любезной записки, в которой я сообщила ему свой новый адрес, чтобы он смог переслать мне корреспонденцию, и попросила больше никогда не „пытаться со мной встретиться?
– Лиззи! – Он снова начинает стучать. – Прекрати. Не делай этого. Я всю ночь летел, чтобы сказать тебе. Не прогоняй меня.
Господи. Люк у моей двери. Люк у моей двери… …А его лучший друг спит наверху в моей постели!
– Лиззи! Ты откроешь или нет? Ты еще тут?
Боже! Что мне делать? Я не могу его впустить. Я не могу допустить, чтобы он увидел Чаза. Мы не делали с ним ничего плохого. Но кто в это поверит? Только не Люк. Боже! Что мне делать?
– Да, я… все еще тут, – говорю я и открываю дверь, предварительно сияв цепочку, но все-таки стою у него на пути, чтобы не дать войти. Хотя стоять на пороге дома в вечернем платье холодно. – Но тебе нельзя ко мне заходить.
Люк смотрит на меня своими черными грустными глазами.
– Лиззи, – говорит он, явно не замечая того, что я спала в одежде. И не просто в одежде, а в вечернем платье от Жака Фата, которое много лет хранила для такого знаменательного события, как вчера. Только он об этом не знал. Я никогда ему не рассказывала.
– Я вел себя как последняя задница, – продолжает Люк, не отводя от меня глаз. – Конечно, когда ты начала мне говорить обо всей этой свадебной ерунде, ты поставила меня в тупик. Просто я не ожидал такого. Я думал, мы с тобой просто проводим время. Веселимся. Но ты заставила меня думать.
Я не мог не думать о тебе. Хоть и старался, очень старался.
Я дрожу и смотрю на него во все глаза. И за этим он вернулся в Америку и даже, по всей видимости, встретил в воздухе Новый год, чтобы сказать, что я испортила ему праздники, хотя он и старался обо мне не думать?
– Я даже говорил об этом с мамой, – продолжает он, в лучах утреннего солнца его иссиня-черные волосы блестят. – Кстати, у нее нет никакой интрижки на стороне. Помнишь того парня, с которым она встречалась после Дня благодарения? Это ее пластический хирург. Он вколол ей ботокс. Но это так, просто к слову пришлось.
Я сглатываю.
– О, – тяну я и задним умом понимаю, почему вокруг глаз Биби не было морщинок, когда она, улыбаясь, приглашала меня провести с ними праздники во Франции, – она только что вколола себе ботокс.
Но все равно, это ничего не меняет. Это не умаляет того, что Люк предпочел провести каникулы со своими родителями, а не поехал ко мне домой и не познакомился с моими.
Я напоминаю себе об этом потому, что изо всех сил стараюсь не растаять. Ведь рана все еще свежа. И, как я и сказала Чазу, мы оба только выздоравливаем.
Но вид уставшего и такого уязвимого Люка, стоящего на моем пороге, этому не способствует.
– Мама сказала, что я – идиот, – продолжает Люк. – Хотя ее и возмутила вся эта история, которую ты придумала о ее любовнике. Ей просто хотелось скрыть это от папы.
Мне наконец удается отлепить большую часть языка от нёба, и я произношу:
– Любая нечестность в отношениях – это очень плохо. – Я слишком хорошо теперь это понимаю.
– Все правильно, – отвечает Люк. – Вот почему я понял, как мне повезло. – Он входит и берет мою руку в свои ледяные даже сквозь перчатки пальцы. – Хоть ты и болтаешь слишком много, но всегда правду.
Как мило. Правду. В основном да.
– Ты пришел, чтобы меня оскорбить? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал непреклонно, хотя едва сдерживаюсь от слез. – Или есть какая-то другая причина? Я замерзла.
– О! – восклицает он, выпускает мою руку, торопливо снимает с себя куртку и накидывает ее мне на плечи. – Прости. Будет гораздо лучше, если мы войдем…
– Нет!- твердо отвечаю я, благодаря куртке становится теплее. Хотя ногам по-прежнему холодно.
– Что ж, – неуверенно улыбается Люк. – Как хочешь. Я только скажу то, что собирался, и отпущу тебя.
Да. Именно так и поступают прекрасные принцы. Летят за несколько тысяч миль, чтобы сказать «До свидания».
По-другому и быть не может, принцы же до отвращения вежливые.
Прощай, Люк.
– Лиззи, – говорит он. – Я никогда не встречал таких девушек, как ты. Ты всегда знаешь, чего хочешь и как этого достичь. Ты не боишься что-то сказать или сделать. Ты привыкла рисковать. Не могу выразить словами, как я восхищаюсь тобой.
Bay! Отличная прощальная речь!
– Ты вошла в мою жизнь, как… как цунами. В хорошем смысле этого слова. Совершенно неожиданно и бесповоротно. Я, честно, не знаю, где бы сейчас был без тебя.
В Хьюстоне, со своей бывшей, чуть не вырвалось у меня.
Но не вырвалось. Мне любопытно, что он скажет дальше. Хотя нырнуть обратно в постель хочется гораздо больше.
Только это невозможно, спохватываюсь я. В моей постели храпит другой мужчина.
– Я не тот человек, который сразу кидается выполнять то, что хочет, – продолжает он. – Я осторожный. Мне нужно все взвесить, учесть все риски…
Да, кому, как не мне, это знать.
Прощай, Люк, прощай навсегда. Ты никогда не узнаешь, как сильно я любила…
– Вот почему мне понадобилось так много времени, чтобы сказать тебе… – Он лезет в карман своих черных шерстяных брюк. Я теряюсь в догадках. Зачем… что он делает? Он что, издевается надо мной? Неужели он не понимает, как сильно мне хочется броситься ему на шею? Почему он не может просто взять и уйти? – Мне кажется, что с того самого момента, когда мы встретились в том дурацком поезде, я собирался тебе сказать… … «Убирайся из моей жизни и никогда больше не пытайся со мной встретиться».
Только он говорит не это. Совсем не это.
Он почему-то опускается на одно колено на пороге свадебного ателье, на глазах у женщины, прогуливающей свою собаку, парня, пытающегося припарковаться, на глазах у всех жителей Восточной Семьдесят восьмой улицы.
И я не верю своим глазам. Мои уставшие, похмельные глаза явно играют со мной дурную шутку.
Он достает из кармана черную бархатную коробочку, открывает ее, и я вижу кольцо с огромным бриллиантом, сверкающее на утреннем солнце.
Правда. А его губы произносят слова:
– Лиззи Николс, ты станешь моей женой?
Хеллз-Китчен – буквально: адская кухня – один из самых бандитских районов Нью-Йорка. – Здесь и далее примеч. пер.
Пиньята – горшок со сладостями, который подвешивается к потолку или ветке во время праздника; присутствующие стараются его разбить.
ИПС – индивидуальный пенсионный счет. Рот – название.
Дорогая (фр.).
Интернет-аукцион.
Галстук с широкими, как у шарфа, концами.
Молл – крупный торговый центр.
Восхищен (фр.).
«Найтлайн» – ежедневная получасовая аналитическая программа.
Дэвид Леттерман – ведущий вечернего комедийного шоу.
Хорошо, очень хорошо (фр.).
Пури – лепешки, жаренные во фритюре. 3аткнись! (фр.) Яйца (иск., груб.).
Романтическая библиотека: http://romanticlib.org.ua
