собственному…'
Задача Царства Отношений — научить нас заботиться о собственных интересах — в самом высоком смысле.
РАВЕНСТВО
Многие творческие люди чувствуют вину, когда находят золото в своей жизни и в себе самих. В этом царстве мы будем учиться тщательно исследовать свои жизни и ценить свои достоинства. Египетские эзотерические учения гласят, что на каждого человека из самой Вселенной нисходит 'золотой луч'.
Один из самых трудных и пугающих основных принципов творческого возрождения очень прост — все мы равны. У Вселенной нет приемных детей. Все мы знаем, к кому — или к чему — обратиться. Чтобы получить достаточно сил для крупных перемен в жизни, нам нужно всего лишь обратить взгляд внутрь себя — и все упражнения и техники в этой книге нацелены на то, чтобы помочь вам в этом. Чтобы связаться со своим внутренним миром, нам не нужны проводники и телефонистки. У нас прямая линия.
Все мы нервно хихикаем, когда речь заходит об абсолютном равенстве. Нам хотелось бы верить, что пугает нас неравенство, но это не так. Мы к нему привыкли. Все мы знаем, что есть 'свои' и 'чужие', любимчики публики и изгои. Мы выросли с этими убеждениями… или, лучше сказать, оправданиями? (Не нужно приукрашивать!)
Если все мы равны, нет нужды скрывать свои чувства, чтобы не обидеть окружающих — будь то родители, супруги или друзья, пребывающие в творческом тупике. Если все мы равны, тогда у нас есть полное право применять свои таланты и ожидать, что их оценят и поддержат. Если все мы равны, эта поддержка может прийти откуда угодно — Вселенная любит всех нас одинаково, хотя вас может удивить, как она это проявляет.
Другими словами, если все мы равны, 'шансы' не играют роли. Их вообще не существует.
'Конечно, существуют! — хотим возразить мы. — Вот у меня, например, нет никаких шансов на успех'. (Или, наоборот, у меня они есть, а у других — нет, поэтому я не должен быть жадиной и брать то, что мне дается, а то остальным будет обидно.)
Выбросьте все это из головы.
Правда-правда. Людям, которые верят во все это, уже и так обидно. Они сами придумали себе игру. И все время проигрывают и остаются за бортом. Но играть в нее очень удобно, потому что ничего не надо делать — разве что жаловаться на 'везунчиков', на победителей, которые ничего не дают им делать.
Среди ядовитых мифов о творческих людях в нашем обществе имеется еще один — что существует некий загадочный 'клуб своих', который решает, у кого получится пробиться, а у кого — нет. 'Все дело в политике, — говорят недовольные художники. — Не важно, что ты делаешь, важно, кого ты знаешь'. Это очень соблазнительная отговорка. Если все предрешено, зачем зря стараться? Если надо всего лишь знать 'нужных людей', к чему тогда что-то делать? Все равно 'они' против вас.
Но что это за 'они'?
Это всего лишь наши собственные мысли, наши страхи, ложные представления, предопределенные 'потолки' нашей работы. А вовсе не другие люди. Если все мы равны, ни один человек не способен встать у нас на пути. Вспомните про орган. Если добро может прийти к нам через любую трубу, тогда зачем беспокоиться, если некоторые из них не работают?
И все-таки что это за 'они'? Это наши представления, что у некоторых людей больше власти, чем у нас. Если выразиться точнее, мы верим, что другие люди могут сказать 'да' или 'нет' нашим мечтам.
Даже сквозь поверхность печатной страницы до меня доносятся ваши мысли: 'Да ладно тебе, Джулия! Это уж слишком… как-то все чересчур туманно… эзотерика какая-то…' А может, вы просто боитесь?
Если все мы равны, у каждого есть доступ к источнику поддержки, который сделает нас сильнее, если только мы к нему обратимся.
'Ну-у, тут ключевое слово «если»', — скажете вы.
И да, и нет. На это действительно нужно решиться. Слишком часто, когда мы чего-то хотим, то выбираем, из какого источника нам это получить. Обычно это бывает определенный человек или фирма. И если мы согласны на их условия, тогда…
Но когда условия диктуют 'они', это дает им власть над нами. Конечно, такая власть — иллюзия, но это не имеет значения. Пока мы верим, что кто-то другой властен над нами, так и будет. А раз наша жизнь в чужих руках, значит, нам вообще ничего не надо делать. Хуже всего, когда мы начинаем верить, будто мы ничего и не можем сделать.
'Если бы только мой агент был настойчивее', — хнычем мы, отказываясь от предложения друга послать нашу рукопись своему знакомому издателю.
'Если бы Хирам прислал мне записи наших замечательных песен, которые мы сделали десять лет назад', — ворчим мы, но не звоним композитору, который сам упоминал, что ему
Неудивительно, что мы все время жалуемся. В мире, где нет равенства, где мы должны обеими руками держаться за любые преимущества, за каждую зацепку и соломинку, нам приходится принуждать людей следовать нашим планам, даже если эти планы уже не приносят нам пользы.
'Если бы Роберт помог мне с этим видео!.. Я знаю, мы здорово сработались. У нас всегда хорошо получалось. Почему же сейчас он хочет уйти? Так трудно найти другого человека…'
'Если бы моя ассистентка Адрианна не уволилась…' — ворчим мы на работе. Конечно, разве можно проводить собеседование с новым кандидатом на место, когда мы так сердимся и так рады посидеть в беспорядке — хорошее оправдание, чтобы несколько дней плохо работать и слушать, как другие нас жалеют! Как приятно наслаждаться несправедливостью системы, вместо того чтобы спросить: 'Могу ли я хоть что-нибудь сделать сам?'
Мы тратим так много сил, когда стучимся в наглухо закрытые двери, но отказываемся свободно пройти через те, что распахиваются настежь от одного прикосновения. Мы обиваем пороги разных учреждений в ожидании, что перед нами появится нужный человек, пригласит нас войти и подтвердит, что мы — 'настоящие' творческие люди. Нам не терпится получить творческую печать одобрения, которую мы должны поставить себе сами. По иронии судьбы, когда мы собственными руками наделяем себя желаемым статусом и правами поддерживать и одобрять свою работу, многие закрытые двери таинственным образом открываются.
'Я живу в ожидании, что все хорошее в моей жизни приумножится', — писал Эрнест Холмс. Наша работа — сохранять в себе это ожидание.
'Еще не пришло время', — говорит моя подруга Дасти, но мы должны помнить — это не значит, что оно не придет никогда.
'Построй, и они придут', — советует таинственный голос одному из героев фильма Фила Альдена Робинсона 'Поле мечты'. Доверяя этому голосу, он оборудует футбольное поле посреди кукурузного в Айове. К его удивлению, 'они' действительно приходят — не только мифические футболисты его мечты, но и другие мечтатели, которые тоже в них верили.
Когда я уехала из дома, чтобы стать писателем, у меня не было ничего, кроме пятидесяти долларов и мечты. Через шесть месяцев я писала об искусстве в 'Вашингтон Пост'. Как это случилось? У меня не было связей. Не было рекомендаций. Мне всего лишь позвонила школьная подруга и спросила, не нужна ли мне работа сортировщицы писем.
Когда я пришла на собеседование, редактор, Том Кендрикс, сказал:
— Надеюсь, ты не думаешь, что ты — писатель.
— Думаю, — ответила я. — Надеюсь, вы не думаете, что я — журналист. (Я тогда продолжала писать.)
Видимо, что-то Кендриксу понравилось в моей дерзости, потому что работу я получила. А через шесть недель во время обеденного перерыва Кендрикс остановился возле моего стола.
— Что случилось? — спросил он. — На тебе лица нет.
