шелковистую кожу. Он наклонился, и его губы легко, нежно, как дуновение, коснулись ее. Миллисент подалась вперед, обняла его за плечи, чтобы не упасть, и инстинктивно вцепилась пальцами в ткань его рубашки.
Он что-то хрипло произнес, обхватив руками ее талию, притянул девушку к себе и буквально впился в ее губы. Поцелуй был долгим и упоительным. Обняв Милли, Джонатан крепко прижал ее к своему сильному телу. Грудь девушки касалась его груди, руки обвили его шею. Она прильнула к нему, дрожа от будоражащих кровь чувств, от незнакомого жара и страсти. Хотелось стонать, кричать. Она желала, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Джонатан не отрывал губ от ее рта, а она отвечала ему, стремясь еще острее ощущать вкус его губ. Его руки. Пальцы.
Она могла вдыхать его запах, ощущать прикосновения, даже пробовать его кожу на вкус. Казалось, он окружает, обволакивает ее со всех сторон; она утонула в нем. И хотела этого все больше и больше.
Она чувствовала жар его тела сквозь тонкую материю ночной рубашки. Его язык повторил линию ее губ, и она задохнулась, пораженная своими новыми ощущениями и неосознанной попыткой повторить это движение. Его язык проник сквозь ее губы. Милли несколько раз целовали в юности смелые и решительные кавалеры, но она никогда не испытывала ничего подобного. Поцелуй Джонатана был настойчивым, собственническим, и в то же время нежным и возбуждающим, вызывающим внутри такую бурю ощущений, что казалось, она может взорваться.
Жар разносился вместе с кровью по ее венам и оседал тяжестью где-то внизу живота. Она почти не дышала, дрожа в его объятиях. Миллисент поняла, что больше всего хочет почувствовать его руки на своем теле. Хочет его прикосновений к обнаженной коже. Между ног она почувствовала пульсирующую требовательную боль, я поняла, что хочет почувствовать его там.
Эта мысль потрясла ее. Она напряглась и, вырвавшись из его рук, поднялась на две ступеньки. Милли схватилась за перила и взглянула в лицо Джонатану. Ои смотрел на нее блестящими глазами; она почти физически ощущала горячие волны, исходящие от его тела. Его руки сжались в кулаки.
Джонатану удалось добиться того, что ее собственное тело вдруг стало чужим, разбудить чувства, о которых она не могла и догадываться. Это оказалось захватывающе — словно Милли стояла на пороге нового удивительного мира. Но это было и страшно. С минуту они молча смотрели друг на друга. Потом Милли, опомнившись, слабо вскрикнула. Руки непроизвольно взлетели к лицу и закрыли рот, будто она испугалась, что может сказать что-то лишнее. Она повернулась и бросилась в дом, оставляя Джонатана одного в ее саду.
Алан лежал, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. Ему, как и всем, не спалось в эту душную жаркую ночь. Окна комнаты были открыты, и он слышал все, что происходило в саду. Он слышал звуки поцелуев Миллисент и Джонатана, стон, вырвавшийся из груди сестры перед тем, как она убежала в дом и поднялась наверх в свою комнату. Ему даже не обязательно было видеть все, чтобы понять, происходившее сейчас в сердце Милли. Это чувствовалось в каждом слове и вздохе.
Алан понимал, что Милли хотела жить жизнью обычной женщины: иметь любящего мужа, детей, собственный дом. Она хотела Джонатана Лоуренса. Алан желал ей того же: он любил сестру и знал, что готов для нее на все. Но еще сильнее он стремился удержать ее рядом. Мысль, что он может остаться здесь, в этом доме наедине со своей трагедией, была невыносима. Конечно, Милли с ее таким обостренным чувством ответственности и самопожертвованием не оставит его, просто не сможет поступить иначе.
В этот момент Алан был готов возненавидеть Джонатана Лоуренса, хотя никогда даже не встречался с ним.
Более того, Алан возненавидел себя. Только трус будет жертвовать счастьем сестры ради своего спокойствия. И именно он был таким трусом.
Глаза наполнились горячими слезами, и он поднес ладонь к векам. Да, за эти годы он повзрослел, думал Алан, но так и не стал настоящим мужчиной.
Глава XI
Миллисент испытывала чувства непереносимого унижения. Укрывшись в своей комнате, этом испытанном убежище, оставшись наедине с собой, она села на кровать и прижала ладони к пылающим щекам. Что же случилось? Она была ошеломлена. Ее никогда так не целовали и не обнимали. Милли никогда не чувствовала ничего подобного! Что с ней происходило? Может, это случается со всеми старыми девами, приближающимися к тридцати? Неужели эти странные, эротические мысли и ощущения дремлют в их думах и телах, пока их не потревожат, не взбудоражат? Миллисент всегда контролировала свое поведение и поступки. Даже будучи совсем юной и легкомысленной, когда жизнь состояла из череды вечеринок, нарядов и болтовни с девчонками, она всегда была уверена в том, что знает, что следует, а чего не следует делать. До сих пор она не представляла, что значит потерять контроль над собой. Она никогда не предполагала, что позволит мужчине такие вольности, тем более что будет испытывать от этого удовольствие!
Милли крепко зажмурила глаза, словно это могло помочь вычеркнуть из памяти этот эпизод: Джонатан целует ее, прижимает к своей сильной груди, а она, пылкая и разгоряченная, тянется ему навстречу… При одном воспоминании о его губах, о глубине и страсти этого поцелуя Милли бросило в дрожь. Даже теперь она почувствовала слабость и огонь во всем теле. Несмотря на стыд за собственное недостойное поведение, она не могла отрицать, что внутри нее горело возбуждение, а сердце бешено колотилось. Она знала, что страстно желала повторения этого поцелуя, прямо сейчас.
Казалось, она стоит на пороге чего-то темного, неизведанного, что впереди лежат тайны женственности, страсти, любви и познания мужчины. Это был мир, доселе вырванный из ее жизни судьбой, пугающий и интригующий, полный незнакомых жарких эмоций и ощущений. Но этот мир уже властно захватил ее и поселился внутри, живя своей собственной жизнью. Это было странно и ново. Ей хотелось кричать. Ей хотелось смеяться. Ей хотелось упасть на кровать и выплакать непонятное разочарование.
Милли провела длинную бессонную ночь. Ее мозг неустанно работал, пытаясь найти разумное объяснение тому, что произошло. Она не могла разобраться в самой себе, и это приносило ей больше страданий, чем поток неведомых до сих пор ощущений.
Она не могла понять и Джонатана Лоуренса. Зачем он обнимал и так страстно целовал ее? Она была слишком старой и непривлекательной, чтобы заинтересовать его. Наверное, слишком глупо придавать значение этому поцелую. Происшедшее, конечно, взбудоражило ее, но единственное, что следовало сделать — это выбросить его из головы. Просто в ее жизни не было места пылким страстям по красавцу-блондину с дьявольской улыбкой. Это невозможно: ничего не могло, ничего не может произойти между ними! У Истинной Леди не должно быть никаких чувств; истинные леди никогда не ведут себя так. Этот случай с Джонатаном Лоуренсом был результатом временного заблуждения, вот и все.
К несчастью, все было не так просто: Миллисент никак не могла выбросить из головы тот поцелуй. Она думала о нем, когда пришла Бетси помогать консервировать овощи. Она думала об этом, когда видела, как Джонатан уходил на службу и когда возвращался домой. Она думала об этом вечером, собираясь ложиться спать; ее непослушные мысли витали там, где им хотелось. Она думала об этом в то время, когда ей следовало заняться подготовкой праздника, организованного церковью с помощью их Женского Миссионерского общества. Она постоянно думала об этом, поняла, что скоро может сойти с ума.
Этот ежегодный праздник должен был состояться в следующую субботу. Милли требовалось заранее ото-сласть приглашения и напомнить некоторым забывчивым девушкам об их обязанностях. Кое-кто из них вообще, казалось, обо всем забыл; они с нетерпением и надеждой ждали самого праздника. Милли раздражало, что большинство девушек видели в этом событии только веселый праздник, забывая о главном — сборе денег с благотворительными целями.
В субботу парк Эмметсвилла заполнили нарядные горожане. Милли сидела за столом и собирала приготовленные девушками коробки и корзинки с угощением. Каждая давала Милли свою поделку, и та вносила имя девушки в список. Одна из ее кузин по материнской линии — Ханна Рэдфилд — присела рядом с Милли и принялась развлекать ее разговорами. Милли куда больше хотелось, чтобы ей помогала Сьюзан, но Сьюзан сейчас редко появлялась на людях. Не было ее и на сегодняшнем празднике. Она даже перестала посещать семейные обеды.
Многие останавливались поболтать с девушками и проходили мимо. Миллисент и Ханна знали почти всех прихожан церкви, да что там — всех жителей города по именам. Еще одна кузина Миллисент ненадолго задержалась поболтать, в основном о своей скорой свадьбе. Но когда она заметила тетушку Ораделли, плывущую к ним, как пароход, и следующую за ней по пятам ее скромную падчерицу Камиллу, то
