— …Соблазнить вас? — прямо и откровенно подсказал Джонатан. Он сел, и вздохнув, отпустил ее руку. — Нет, у меня не было в мыслях. Ничего подобного. Я не имею привычки вводить в грех ничего не подозревающих женщин. Однако было бы глупо отрицать, что у меня есть такие же желания и инстинкты, как и у любого мужчины. Не буду скрывать, я желал вас той ночью, — и он посмотрел на нее. — Разве это не естественно в отношениях мужчины и женщины?
— Не знаю… — поколебавшись, ответила Миллисент. — У меня маловато опыта…
— Я в этом не сомневаюсь, судя по тому, как вы бежите от всех.
— Джонатан, честно говоря… — она заставила себя посмотреть ему в глаза, — я не распущенная женщина, не из тех, кто…
— Я никогда так не думал, — вставил он. — Но знаю, что вы очень страстная, как бы ни пытались это скрыть. Я почувствовал это, когда обнимал вас, ощутил на ваших губах…
Его слова, произнесенные глубоким грудным голосом, можно было сравнить с острыми иглами желания, которые пронзали насквозь ее тело. Казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Милли немного боязливо оглянулась по сторонам. Было такое ощущение, что все окружающие должны слышать, о чем они говорят, видеть, как блестят глаза Джонатана и ощущать тепло, исходящее от его тела.
— Джонатан, пожалуйста, не говорите так! Это… нельзя!
— Почему?
Она уставилась на него.
— Вы серьезно? В парке столько народу, и сейчас еще светло.
Джонатан улыбнулся.
— Они не слышат нас. И еще: все, что чувствуют друг к другу мужчина и женщина, должно обсуждаться в темноте? Хотя, я признаюсь, не отказался бы от встречи с вами наедине ночью. А что, это можно устроить.
— Джонатан! О Господи! Я не хочу обсуждать никаких подробностей на этот счет. Естественно, я не собираюсь ничего «устраивать» ночью или в любое другое время суток. Вы, должно быть, и в самом деле дурно думаете обо мне, если предполагаете, что я соглашусь на какое-то тайное свидание!
— Никогда и не ожидал этого от вас. И никогда не думал о вас «дурно». Я самого высокого мнения о ваших добродетелях, ваших способностях, вашем лице, вашей фигуре. — На последних словах его голос стал мягким и вкрадчивым. — Миллисент, мне очень нравится вас дразнить. Мне нравится, как при этом сверкают ваши глаза и розовеют щеки. Но сейчас я говорю серьезно. Вы действительно мне нравитесь. Я не имею понятия, что может произойти между нами в будущем. Не знаю, полюблю ли я еще когда-нибудь и женюсь ли во второй раз. — Он криво улыбнулся. — Я не представляю, можем ли мы с вами пробыть больше пяти минут вместе и не поругаться. Но я уверен в одном: мне хорошо с вами. Так, мне кажется, мы могли бы лучше понять наши отношения и самих себя. Пусть все идет своим чередом, а там станет ясно. Я бы хотел танцевать с вами на балах. Сидеть рядом на всех общественных праздниках.
Милли просто молча смотрела на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Он что, серьезно? Он говорит об ухаживании за ней?
— По-моему, я прошу у вас разрешения ухаживать за вами, — продолжал он. — Что вы на это скажете, мисс Хэйз?
Миллисент судорожно вздохнула и отвела взгляд в сторону. Сердце ее кричало «да!» Она хотела сидеть с ним на веранде или в гостиной и разговаривать. Она хотела слышать его голос и смех, наблюдать за движениями рук, за неуловимыми движениями его лица. Как божественно было бы танцевать с ним на балу или прогуливаться вместе прохладным вечером… Божественно, но опасно.
Она так легко теряла контроль над собой в его присутствии. С первого взгляда она почувствовала его привлекательность и попыталась сбросить с себя чары его обаяния. Но глубоко внутри Милли знала, что ее тянет к Джонатану. Когда он целовал ее, она вся дрожала от желания. И неважно, как часто она сердилась или осуждала его — волнение охватывало ее каждый раз, когда он был рядом. Когда он улыбался, жаркое тепло постепенно разливалось по всему ее телу. Во всем, что касалось Джонатана, она поступала безрассудно и опрометчиво. А что будет, когда он полностью завладеет ее сердцем?
Миллисент сама знала ответ. Она станет слабой и жалкой. Поэтому, чтобы ни говорил Джонатан, она точно знала: у их отношений нет будущего. Может, ему и нравится болтать с ней, может, его действительно к ней влечет, но она не могла представить, что когда-нибудь он захочет жениться на ней. Это абсурд. Даже если он сгоряча или бездушно примет такое решение, для Миллисент это будет невозможно. Она не бросит брата и свой сестринский долг только потому, что встретила мужчину, чьи божественные глаза зажигают в ней огонь страсти. Расстаться же с Джонатаном будет не так легко, как это происходило у нее с бывшими кавалерами, и только по одной причине: он вызывал в ней целую бурю эмоций, чувств, и — настолько сильных, что это новое состояние Милли ни с чем не могла даже сравнивать.
Ее непреодолимое, почти на уровне инстинкта, желание шокировало ее саму; Миллисент не могла понять, откуда вдруг внезапно появилась эта низкая, почти животная страсть. Разве так должна чувствовать истинная леди? Она была глубоко уверена, что ни одна из известных ей порядочных женщин не переживала ничего подобного. И Милли твердо решила, что не должна позволять низменным страстям брать верх над своими основными жизненными правилами. Она будет делать то, что все, включая ее саму, ожидали от нее: будет терпеливо, год за годом, ухаживать за Аланом. Волнение, которое пробудил в ней Джонатан, не было любовью, говорила себе Миллисент, однако боялась, что оно может перерасти в любовь и тогда выбросить из сердца Джонатана будет еще больнее. Она не могла позволить себе так сильно увлечься им. Конечно, Джонатан вряд ли окажется способным это понять. А она не может допускать, чтобы все шло своим чередом, как он предлагает. Это слишком большой риск.
— Итак, Миллисент? — спросил он и, взяв за подбородок, повернул к себе ее лицо. — Вы позволите ухаживать за вами?
— Джонатан, это глупо! Мы слишком стары, чтобы делать такие вещи.
Его брови в изумлении поднялись.
— Слишком стары? Чтобы заинтересоваться человеком противоположного пола? Только не я, дорогая! Да, думаю, и не вы.
— Пойдет столько сплетен… — ухватилась Милли за последнюю отговорку, которую сумела придумать. В конце концов, не могла же она сказать, что боится слишком привязаться к нему или влюбиться, а потом остаться с разбитым сердцем.
— Несомненно! — весело согласился Джонатан. — Но я не слышал, чтобы кто-нибудь умирал от сплетен.
— Вам, конечно, будет все равно, — согласилась Милли, освободив подбородок из его пальцев. — А женщины всегда страдают. Я стану для всех посмешищем.
— Потому что будете встречаться со мной? Дорогая Миллисент, вы оскорбляете мою гордость!
Миллисент поморщилась.
— Все будут говорить, что я, как дурочка, стала ловить такого выгодного жениха…
— Я и не догадывался, что в Эмметсвилле так высоко меня ценят!
Миллисент округлила глаза.
— К чему эта ложная скромность? Конечно, вы сами прекрасно знаете, что красивы.
Он заулыбался.
— Приятно слышать, особенно от вас!
— Я просто констатирую очевидный факт, — холодно ответила Милли. — Привлекательный неженатый владелец местной газеты… Естественно, вы считаетесь хорошей партией. Намного более достойной, чем полагалось бы мне. Будут говорить, что я охочусь за вами и что-нибудь типа «запомните мои слова: Миллисент Хэйз очень скоро окрутит его».
— Неужели вы так зависите от мнений недалеких городских сплетниц? Неужели то, что скажут другие люди, намного важнее, чем ваши чувства и желания? Я думал, вы более независимая.
— Я уже говорила, для мужчины все намного проще, — сердито ответила ему Милли. — Обычно над женщиной смеются и женщину осуждают. Мне ведь придется встречаться лицом к лицу со своей семьей и со всеми остальными в этом городе, зная, что они перешептываются за моей спиной. Что у женщины есть, кроме доброго имени?
— А счастье? — предположил Джонатан, лежа на траве, подложив под голову руку и глядя на Милли. —
