почувствовать себя обязанной за заботу, и вообще, он внушал ей какой-то благоговейный ужас. Получается, он использовал ее благодарность и порядочность, страх и желание сохранить для ребенка все необходимое. Уже обняв, усадив на колени и поцеловав, он поставил ее перед выбором, который был предрешен: Опал не могла отказать. Она, возможно, посчитала, что обязана отдаться ему.
Алан вздохнул, закрыл ладонями лицо. Теперь он все испортил, и только потому, что не умеет владеть собой. Как хотелось все вернуть назад, все исправить, но это было невозможно. Уже ничего нельзя изменить, просто оставить все так, как есть. Он мог бы извиниться, объяснить Опал, что она была не обязана ложиться с ним в постель, что он никогда больше не попросит ее об этом. Но он знал, что это будет ему не под силу, потому сейчас, после того, что произошло между ними, он не представлял, как сможет прожить без этого.
Часы тянулись отвратительно медленно. Алан ни на чем не мог сосредоточиться: ни на своих увлечениях, ни на отцовских книгах. Он проклинал себя за то, что позволил страсти взять верх над разумом и сходил с ума, вспоминая, как прекрасно это было. Алан просто разрывался от противоречивых мыслей и чувств. Он не переставал думать о красивом нежном теле Опал, о ее поцелуях и ласках, и вдруг начинал презирать себя за то, что принял этот вынужденный дар, чтобы удовлетворить свою похоть.
В этот день он видел Опал всего однажды. Ему показалось, что она старается избегать его. Когда он случайно заглянул в комнату, которую она убирала. Опал вскочила, растерялась, бросила в его сторону нервный взгляд, а на ее щеках выступили красные пятна. Затем она быстро взглянула на сидящую у окна Миллисент, занятую вязанием, пробормотала извинения и выскользнула из комнаты. Алан похолодел и еще раз убедился, что правильно понял ситуацию.
В эту ночь он долго лежал без сна, размышляя, как деликатнее извиниться перед Опал и избавить ее от выбора, перед которым невольно ее поставил. Уже засыпая, Алан услышал тихий стук. Затем немного приоткрылась дверь, и в комнату вошла Опал, осторожно прикрыв ее за собой.
Алан выпрямился, от удивления горло у него пересохло. Опал подошла к спинке его кровати. Она стояла спиной к окну, и молочно-белый свет, проникающий с улицы через полоску незадвинутых штор, освещал каждый плавный изгиб ее тела под тонкой тканью ночной рубашки. Алана качало, он сам смутился из-за внезапно вспыхнувшего желания.
— Опал? — Алану показался неестественным его собственный голос.
— Алан… — Ее голос немного дрожал. Он не видел ее лица. Опал подошла и остановилась совсем рядом, слегка повернувшись к свету, и Алан смог различить ее черты. Выражение лица было несколько напряженным и нервным. У него защемило сердце. Она боялась его!
— Постой! Тебе не нужно этого делать…
— Что? — спросила она, запинаясь, и снова повернулась так, чтобы он не видел ее лица.
— Я… « собирался поговорить, но так и не смог остаться с тобой наедине.
— Извини. — Она сжала перед собой руки. Голос ее был тихим и, как ему показалось, полным слез. Сердце Алана разрывалось при мысли, что он — причина ее горя.
— Я была немного… я не знала, как вести себя, когда ты рядом. Боялась, что Миллисент увидит. Что она догадается.
— Я знаю. И понимаю тебя. Но я хотел тебе кое-что сказать, и прошу извинить, что не сделал этого раньше. Тогда, думаю, ты бы меньше боялась и переживала.
— Что?
— Я хотел извиниться за то, что сделал прошлой ночью.
— Извиниться? — Онал казалась потрясенной до глубины души. Неужели она считает его настолько непорядочным и бесчувственным, что так удивилась этому решению Алана признаться в своем поступке?
— Да. Я был неправ. И не должен был ставить тебя в такое положение. Мне не следовало делать того, что я сделал…
— О-о… — Казалось, она сейчас закричит. Он отвернулся, чтобы не видеть ее, зная, какое унижение она сейчас испытывает.
— Извини меня, Алан…
— Нет, пожалуйста, не извиняйся! Я поступил недостойно. Ты ни в чем не виновата. Это была полностью моя вина. Не могу передать, как мне жаль, что все это случилось. И я обещаю тебе, что это больше никогда не повторится.
— Да, да, конечно… Я понимаю. — Она медленно отступала к двери шаг за шагом. — Я не буду… — Голос сорвался, она повернулась и выбежала из комнаты.
Опал зажала ладонью рот, сдерживая рыдания. Как чудовищно и нелепо все получилось! Как ова могла подумать, что из-за вчерашней ночи может позволить вот так взять и прийти к нему в комнату? Она проклинала себя, называла идиоткой за то, что позволила чувствам взять верх над разумом.
Ей следовало бы знать, думала Опал, что если Алан в пылу страсти взял ее вчера ночью, это еще не означало, что он захочет все повторить. Алан Хэйз не тот человек, который станет заводить интрижки со служанкой. Он мог поддаться настроению, захотеть ее, когда она была такой близкой и соблазнительной в своей прозрачной ночной рубашке, но наверняка не захочет продолжать эти отношения в своем доме, да еще живя под одной крышей с сестрой.
Несомненно, Алан был удивлен и даже обескуражен, когда она сегодня вечером пришла к нему в комнату. Он, должно быть, подумал, что она навязывается, пытается претендовать на что-то большее, чем просто прислуга в богатом доме. Он, конечно, поступил, как всегда, очень порядочно, взяав вину на себя. Но как, должно быть, неловко он себя чувствовал, несмотря на всю доброту и спокойный характер, когда она явилась в комнату Алана с нескрываемым желанием залезть к нему в постель!
Опал вся горела от унижения. Было стыдно и за себя, и за Алана. Ни одна достойная женщина не станет так откровенно, не скрывая своих желаний, по доброй воле отдаваться мужчине. Она поняла, что больше не сможет перенести подобного позора. Неважно, что ей будет трудно держаться подальше от Алана, неважно, что вчера ночью ей было так чудесно в его объятиях и сегодня так сильно хочется повторить все сначала — она больше не подойдет к нему.
Миллисент была слишком глубоко погружена в свои переживания и только через несколько дней заметила, что остальные домочадцы находятся в таком же угнетенном состоянии. И Опал, и Алан казались невеселыми и молчаливы»», и Милли стало ясно, что они стараются избегать друг друга. Она ничего не понимала. Вне всякого сомнения, между ее братом и Опал что-то произошло, хотя было непохоже, чтобы они сердились друг на друга. Ни от одного из них она не слышала каких-нибудь колких или злых замечаний по поводу другого, даже когда Алан или Опал оставались наедине с Милли. Напротив, если Миллисент упоминала кого-то из них в присутствии другого, то слышала в ответ самые добрые отзывы, полные симпатии и обожания, и самые заинтересованные вопросы о делах и здоровье. Когда же эти двое оказывались рядом, то были предельно вежливы, хотя в остальном чувствовалось определенное напряжение. Но враждебности или злости Милли не ощущала.
Они скорее выглядели страдающими, грустными, но так как никто и ничего ей не объяснял, она понятия не имела о том, что между ними происходит.
Грусть обитателей дома, казалось, передавалась от одного к другому, и даже днем в комнатах царила мрачная атмосфера. Лучиком света в этой тяжелой полосе переживаний стала Бетси, временами забегавшая к ним в гости, но однажды, в феврале, она перестала приходить. Милли начала подозревать, что мрачная обстановка в их доме повлияла, в конце концов, и на беззаботный нрав девочки. И она не могла винить Бетси за то, что та перестала их навещать.
Однако, на следующий день, встретив миссис Рафферти, Миллисент выяснила, что Бетси исчезла не из-за тяжелой атмосферы в их доме, а из-за серьезной простуды.
— Она где-то подхватила эту простуду, довольно сильную, я бы сказала, — говорила миссис Рафферти, качая головой. — Я, сколько знаю эту маленькую особу, еще ни разу не видела ее такой молчаливой и тихой. Знаете, я даже не могла выбраться в овощную лавку за последние три дня. Бетси уже с неделю болеет. Я решила, что смогу испечь ей несколько имбирных пряников; может быть, она поест немного. Она вообще сейчас плохо кушает. Но когда я увидела, что кончилась мелисса…
— Но… ей сейчас лучше? — наморщив лоб, перебила ее Миллисент. Она очень испугалась за Бетси и очень расстроилась. Почему ей не пришло в голову, что Бетси могла заболеть? Она должна была
