– Это голословные утверждения. Зять Хансингера заявил, что в клинике никогда не происходило ничего противозаконного, а если и происходило, то ему об этом ничего не известно.
– Но у меня есть доказательства, – настаивала Джей, – у меня есть письмо матери… то есть Ноны. Там все про это написано.
– Говорите тише. – Тернер ладонями накрыл ее руки. Джей, казалось, не заметила этого. – Послушайте меня внимательно. То, что здесь происходило, делалось незаконно. Эдон Мобри не собирается признаваться в этом, потому что в здешних краях закон – это и есть он, Эдон Мобри. Он окружной прокурор и занимает этот пост уже много лет.
– Если они не расскажут обо всем, то пожалеют об этом! – запальчиво воскликнула Джей. – Уж я позабочусь, чтобы те дела не сошли им с рук!
– Тише! – повторил Тернер. – Надо быть осторожнее! Ведь это их вотчина, и окружающие станут горой на защиту Хансингера. Разве вы в этом еще не убедились?
– Вы правы, – сникла Джей. – Я уже столкнулась с этим…
– Я здесь три дня. За это время местные жители узнали о цели моего приезда, хотя я вел себя очень скромно. Вы приехали сегодня, но уже раззвонили о том, что разыскиваете доктора Хансингера. Поэтому не исключено, что за вами уже следят.
– Следят? – Джей недоверчиво оглянулась. – За мной? Но ведь я приехала только сегодня…
– Тем не менее я уже нашел вас, – усмехнулся Тернер. Она побледнела, однако уже через несколько секунд упрямо расправила плечи и спокойно сказала:
– Сейчас для меня важнее всего – мой брат Патрик. Что за врач этот Хансингер? Разве он не давал клятву защищать жизнь? Если Хансингер не пожелает разговаривать, я подам иск с требованием отозвать его лицензии!
– Роланд Хансингер уже много лет не занимается врачебной практикой, а его родные принесут присягу в том, что он потерял дар речи.
– Но вы же сами сказали, что это не так!
– Я получил эту информацию от бывшего слуги Хансингеров, недовольного несправедливым увольнением. Это обошлось мне в солидную сумму, должен признаться. Я знаю, что Хансингер сильно пострадал в автокатастрофе, но мне не известно, как именно. Вот уже четыре года он живет затворником в собственном доме.
– Черт побери… – пробормотала Джей. – Проклятие!.. – Она опустила глаза и, казалось, только теперь заметила, что ладони Тернера лежат поверх ее рук. Джей решительно высвободила свои руки и сложила их на коленях.
– А его дочь? Может, она что-нибудь знает о прошлых делах своего отца? – спросила она. – Могли остаться какие-то записи…
– Его дочь тоже давно ни с кем не разговаривает. Ходят слухи, будто у нее серьезные проблемы с психикой.
– Да, – кивнула Джей и вспомнила о Ноне, сходившей с ума от переживаний за Патрика. – Я слышала, у нее погиб единственный ребенок…
– Ребенок и брат, Роланд-младший. Они погибли в той же катастрофе, в которой пострадал и сам доктор Хансингер. Только она отделалась незначительными порезами и ушибами. К горечи невосполнимой потери наверняка примешалось и чувство вины за то, что они погибли, а ей удалось выжить. Полагаю, мужу Барбары приходится ой как несладко. Не мудрено, что он не горит желанием общаться с нами, и у него достаточно власти, чтобы избежать этого.
– Но ведь если его собственная семья прошла через такие испытания, он должен хоть чуточку сочувствовать и нашему горю, разве не так?
– Хансингер владеет частью акций птицеперерабатывающего комбината на окраине города. Он сумел запустить руки и в игорный бизнес чероки. Большая часть магазинов спиртного, разных кабаков и ресторанчиков тоже принадлежат ему.
– И этот? – спросила Джей, оглядываясь.
– Да, – иронически улыбнулся Тернер, – и этот тоже. – Он залпом осушил свой бокал. – Теперь от его имени всем этим управляет Мобри.
Джей задумалась.
– Значит, у него есть что скрывать.
– Верно, – кивнул Тернер. – К тому же Барбара сильно расстраивается, когда кто-нибудь заговаривает о незаконной деятельности ее отца. Ей хочется считать его добрым старым папашей Хансингером, благодетелем всего города.
Джей безнадежно махнула рукой.
– Так как же нам узнать то, ради чего мы сюда приехали?
– Во-первых, нам следует вести себя осмотрительно и продуманно…
– У меня нет на это времени! – нетерпеливо перебила она Тернера.
– Во-вторых, – продолжал он, словно не слыша ее, – мы должны действовать сообща и делиться друг с другом теми сведениями, которые нам удастся раздобыть. Известно, что незаконный бизнес по продаже детей начался примерно в пятьдесят седьмом году. Клиника Хансингера действовала в течение по меньшей мере двух десятилетий. Должно быть, все это время Хансингер занимался продажей детей.
– В течение двадцати лет? – в ужасе пробормотала Джей.
– Да, такое вполне возможно, а значит, было продано не два или три ребенка, а гораздо больше.
– Сколько же? – уставилась на Тернера ошеломленная Джей.
