жилетку, тряхнула длинной гривой восхитительных рыжих волос и принялась изучать в зеркале свое обнаженное тело.
Из зазеркалья ее внимательно разглядывал Анри.
ПАРИЖ, 1994
Я люблю приезжать в Париж. Странно, но именно здесь я чувствую себя наиболее защищенной от окружающего мира. Я никогда не останавливаюсь в гостиницах. У меня есть маленькая квартирка на рю де Клиши в девятом районе, у подножия Монмартра, недалеко от площади Пигаль. Это не самый фешенебельный район Парижа, но довольно чистый, спокойный, с приятными старинными домами, и отсюда можно дойти пешком до Оперы или до Дворца согласия, парка Тюильри, Лувра.
Домик мой типичный парижский: двойные ворота ведут с улицы во внутренний дворик, а оттуда – лестницы на верхние этажи. В моей квартире четыре комнаты, и расположены они, как говорят в Америке, «вагоном», то есть анфиладой, одна за другой. Все стены до половины высоты выкрашены в белый цвет, в каждой комнате мраморный камин, а над ним – высокое зеркало в раме; на стенах – чудесные деревянные панели. Под окнами маленькие балкончики с навесами, а внизу в этом же доме – кафе, где по утрам я частенько завтракаю или пью шоколад.
На показы я не ходила, за мной присылали машину. Я спускалась к машине – не хотела, чтобы шофер поднимался за мной и видел Рори, который тоже приехал в Париж. Пока я работала на лондонских показах, Рори ездил в Уилтшир, пожить у моих родителей, чтобы они поближе познакомились с будущим зятем. Там он зашел к Гарри рассказать о своем визите в «Цецилию». Меня насторожила реакция брата. По словам Рори, брат очень испугался, когда услышал про «Цецилию», сразу замкнулся в себе и сказал, что будет говорить только со мной. Телефона в гончарной мастерской, конечно же, не было, так что пришлось отложить этот разговор до свадьбы.
Мы договорились, что Гарри появится на венчании в «Тривейне», чтобы родители наконец узнали, что он жив и здоров.
Большинство коллекций в Париже теперь демонстрируют в специальном комплексе «Карусель де Лувр». Это огромная двухсотпятидесятиметровая подземная галерея под Лувром, строительство которой обошлось в сорок миллионов фунтов. Прошли те времена, когда редакторы журналов мод продирались под дождем через толпу промокших зевак к набухшим влагой парусиновым шатрам. По странному совпадению, именно тогда, когда в Нью-Йорке пошла мода на демонстрации в шатрах, в Париже все солидные показы опустились под землю, в суперсовременные салоны. Это, конечно, существенно упрощает жизнь, но меня часто настигают грустные ностальгические воспоминания о тех давних временах, когда меня еще не возили на показы в лимузине, и мы, модели, тряслись в тесном микроавтобусе, переезжая с одного шоу на другое.
В ту среду, девятого марта, в 12.30 мы должны были демонстрировать новую коллекцию Валентино. Мы, это – я, Клаудиа, Наоми, Линда, Кристи, Хелена, Цецилия, Брэнди, Надя. Дополнительный ажиотаж показу этого года придавало то, что знаменитый американский кинорежиссер Роберт Альтман, прославившийся фильмами «ПАГ» [37], «Маккэйб и миссис Миллер», «Нэшвилл», «Игрок» и выдвинутый недавно на «Оскара» за «Короткий монтаж», решил снимать здесь свою новую картину о моде под названием «Pret-a-porter». Альтман известен своей тягой к документализму, так что операторы с камерами сновали повсюду, и особенно много их было за кулисами. В первый ряд режиссер посадил Софи Лорен, Лорэн Бэколл, Салли Келлерман и Трэси Улман, и журналисты сплетничали, что, мол, странно будут выглядеть эти дамы, в жизни не написавшие ни строчки, в роли редакторов журналов. Все сплетни нам приносил наш резидент во «вражеском стане» кинорежиссера приятель Челесты Уотер Детройт, который снимался в этом фильме. Дело в том, что в любую минуту тебя могли заснять, любую твою реплику могли записать на пленку. За кулисами мы были особенно уязвимы, и была такая смешная сцена: трех знаменитых супермоделей подловили, когда они, серьезно глядя друг на друга, торжественно провозгласили: «А теперь давайте поговорим о политике». Это очень разозлило меня. Почему все считают, что мы набитые дуры?
Но к показу Валентино Альтман закончил свои съемки, и мы могли наконец вздохнуть свободней. Челеста тоже была здесь. Она перекрасила свои коротко стриженные волосы «под платиновую блондинку» и выглядела просто потрясающе. Вешалки с костюмами супермоделей стояли рядом с выходом на сцену – к каждому платью приколот кусочек картона, на котором трогательным детским почерком написаны наши имена. Другие девушки переодевались с другой стороны кулисы, так что между нами было довольно большое пространство, поэтому из-за ряда вешалок я даже и не сразу заметила Челесту. Вообще во время показа за кулисами царит страшный гам. «Что ты мне даешь? Это сороковой! А где второй туфель тридцать восьмого размера? Их вообще была всего одна пара!» – и все в таком роде. Мы должны были выходить на подиум в париках с огромными хвостами из искусственных волос, в которых было не очень удобно ходить. А в один из проходов, помню, мне пришлось расстегнуть двадцать пять пуговок на черном вечернем пиджаке, пока я дошла до конца дорожки, а они все не кончались и не кончались. Я уже прошла обратно и уходила со сцены, а еще не все пуговочки были расстегнуты.
Но, несмотря на обычные страхи и переполох, шоу прошло с большим успехом. В конце мы вышли вместе с Валентино, поклонились, помахали, похлопали, а потом те, кто мог проникнуть через заслон охранников, ринулись за кулисы, чтобы послать знаменитостям свои поздравления и воздушные поцелуи.
Челеста подошла ко мне и застенчиво ждала, пока я переоденусь в свою собственную одежду. Я заметила, что она дрожит, и спросила:
– Ну как?
– Поразительно. Здесь, в «Лувре», я участвовала только в этом показе. Но это так грандиозно. Я работала с Дрис ван Нотен, Энн Демьюлемейстер, Вивьен Вествуд, Мартиной Ситбон и Джин Колонна, но все показы проходили в других местах. А это шоу совсем другого масштаба. Перед выходом на подиум у меня коленки подгибались. Боялась, что упаду. Пришлось вспомнить наставления бабушки.
– Да, она была настоящим явлением в свое время. Лучшей наставницы не придумаешь, – сказала я. И это была чистая правда. Фиона Фэрфакс – настоящая легенда. Челеста рассказывала мне об их уроках в «Тривейне». Скоро там состоится и мое собственное шоу – моя свадьба.
– Я выхожу замуж, – сказала я вдруг.
– Неужели! За кого? Не может быть!
– Его зовут Рори Стирлинг. Он писатель. Ты видела его. Он был на приеме у Норы Николсон.
– Как же, помнию. Настоящий красавец. Так, значит, Уотер прав.
– То есть?
– Уотер однажды видел, как Рори Стирлинг выезжал из гаража «Карлайла», и все не мог успокоиться: что же Рори делал в гостинице. Уотер очень хочет поговорить с Рори, ему нужны права на экранизацию его
