Легкость, с которой завершается здесь путешествие, означает, что герой выше простого человека, он королевской крови. Такая легкость характерна для многих сказок и всех легенд, в которых описываются свершения воплощенных богов. Там, где обычному герою предстояло бы испытание, избранный не встречает никаких препятствий и не делает никаких ошибок. Колодец — это Центр Мироздания, его огненная вода — это неразрушимая сущность бытия, кровать, безостановочно катящаяся по кругу, подразумевает Ось Мира. Спящий замок — это пучина, в которую погружается сознание во сне, где индивидуальная жизнь находится на грани растворения в огне однородной энергии: растворение в ней означало бы смерть; но отсутствие огня — это тоже смерть. Тема неиссякающей пищи (берущая свое начало в детской фантазии), символизирующая вечно животворные, формообразующие силы вселенского источника, является сказочным соответствием мифологического образа неистощимой щедрости пира богов. Сведение вместе двух великих символов — встречи с богиней и похищения огня — с предельной ясностью и простотой раскрывает статус антропоморфных сил в сфере мифа. Сами по себе они являются не конечной целью, а стражем, воплощением или носителем — живительным напитком, молоком, пищей, огнем — благодати нетленной жизни. Такой образ можно легко интерпретировать как изначально (хотя, вероятно, и не всецело) психологический; на самых ранних стадиях развития ребенка можно наблюдать признаки зарождения «мифологии», отражающей состояние вне превратностей времени. Они появляются как реакция, как спонтанный эффект защитных механизмов против страшных фантазий о; разрушении тела, которые осаждают ребенка, когда его отлучают от материнской груди[137]. «Ребенок реагирует вспышкой раздражения, и фантазия, которая сопровождает эти вспышки раздражения, состоит в том, чтобы вырвать все из тела матери… После этого ребенок боится возмездия за эти свои побуждения, то есть боится, что у него самого все будет вырвано изнутри»[138]. Беспокойство за целостность своего тела, фантазии о ее восполнении, безмолвная глубокая потребность в невредимости и защите от «злых» сил, грозящих нам изнутри и снаружи, начинают руководить развивающейся психикой; они сохраняются в качестве определяющих факторов и в последующей невротической и даже нормальной жизненной деятельности, в духовных стремлениях, религиозных верованиях и ритуальных обычаях взрослого.
Практика, например, знахаря, этого центрального ядра всех примитивных обществ, «зарождается… на основе детских фантазий разрушения тела с привлечением ряда защитных механизмов»[139]. В Австралии основная концепция знахарства заключается в том, что духи изымают внутренности колдуна и заменяют их галькой, кристаллами кварца, чем — то вроде веревки, а иногда еще и небольшой змеей, наделяя их силой[140]. «Первая формула сводится к фантазии (мои внутренности уже уничтожены), за этим следует реакция (мои внутренности — это не что — то разлагающееся, полное фекалий, а нечто не подвластное разложению, наполненное кристаллами кварца). Второй является проекция: ‘Это не я пытаюсь проникнуть в тело, а чужие колдуны, которые вводят субстанцию болезней в людей’. Третья формула — восстановление: ‘Я пытаюсь не разрушать внутренности людей, я исцеляю их’. Однако в это же время элемент первоначальной фантазии, относительно ценного содержимого, вырванного из тела матери, возвращается в виде техники врачевания: высосать, вытащить, стереть что — то с пациента»[141].
Другой образ неподвластности разрушению представлен в народных представлениях о духовном «двойнике» — внешней душе, которую не затрагивают повреждения и утраты данного тела и которая пребывает в безопасности в некотором отдаленном месте[142]. «Моя смерть, — говорит один из таких устрашающих персонажей, — далеко отсюда и отыскать ее нелегко, она в широком океане. В этом океане есть остров, а на острове растет зеленый дуб, а под дубом — железный сундук, а в сундуке — маленький ларец, а в ларце — заяц, а в зайце — утка, а в утке — яйцо; и тот, кто найдет яйцо и разобьет его, в тот же час убьет и меня»[143]. Сравните со сновидением современной преуспевающей деловой женщины: «Меня выбросило на берег пустынного острова. Там оказался также и католический священник. Он пытался что — то сделать, чтобы перебросить доски с одного острова на другой, так чтобы по ним можно было пройти. Мы перешли на другой остров и там спросили женщину, куда я ушла. Она ответила, что я ныряю с какими — то ныряльщиками. Затем я пошла куда — то вглубь острова, где было прекрасное озеро, полное драгоценностей и самоцветов, и другая ‘я’ ныряла там с аквалангом. Я стояла там, глядя вниз и наблюдая за самой собой»[144]. Существует прелестная индусская сказка о Царской дочери, которая была согласна выйти замуж только за того мужчину, который найдет и разбудит ее двойника в Стране Солнечного Лотоса, на дне морском[145]. Прошедшего инициацию австралийца после женитьбы его дед подводит к священной пещере и показывает там небольшой кусок дерева с вырезанными на нем аллегорическими рисунками: «Это, — говорят ему, — твое тело; это и твое тело — одно и то же. Не переноси его в другое место, иначе тебе будет больно»[146]. Манихейцы и христианские гностики I ст. н. э. учили, что когда душа блаженного попадает на небеса, ее встречают святые и ангелы и преподносят ей ее «одеяние из света», которое сберегалось для нее.
Рис. 7 Исида дает душе хлеб и воду
Высшим блаженством для Нетленного Тела является длящееся беспрерывно пребывание в Неиссякаемом Молочном Раю: «Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем, все любящие его! возрадуйтесь с ним радостью, все сетовавшие о нем, чтобы вам питаться и насыщаться от сосцев утешений его, упиваться и наслаждаться преизбытком славы его. Ибо так говорит Господь: вот, Я направляю к нему мир как реку, и богатство народов — как разливающийся поток для наслаждения вашего; на руках будут носить вас и на коленах ласкать»[147]. Даром «Все Исцеляющего», неистощимого соска является пища для души и тела, сердечный покой. Гора Олимп поднимается к небесам; боги и герои пируют там амброзией (от греч.: а — не, pgoxog — смертный). В зале Вотана в горах четыреста тридцать две тысячи героев вкушают неиссякаемую плоть Сахримнира, Космического Вепря, и запивают ее молоком, что струится из вымени козы Хейдрун — она кормится листьями Иггдрасиля, Ясеня Мира На сказочный холмах Эрина бессмертный Туатха Де Данаан питается самовозрождающимися свиньями Мананнан, вволю запивая их элем Гвибне. В Персии в саду на Горе Хара Березаити боги пьют дающую бессмертие хаома, приготовленную из дерева жизни Гаокерена. Японские боги пьют саке, полинезийские — аве, ацтекские боги пьют кровь мужчин и девственниц. И спасенным в горнем саду Яхве подают неиссякающее восхитительное мясо химерных созданий — Бегемота, Левиафана и Зиза, и пьют они напитки четырех сладких рек Рая[148].
Очевидно, что детские фантазии, которые сохраняются в нашем бессознательном, постоянно питают и миф, и сказку и учение церкви как символы нетленного существа. Это позитивный фактор, потому что разум чувствует себя в своей стихии < среди этих образов и как бы вспоминает что — то, уже известное ранее. Но это обстоятельство является к тому же и негативным фактором, ибо при этом чувства опираются на символы и яростно сопротивляются всякой попытке выйти за их пределы. Чудовищная пропасть между теми, по — детски блаженными массами, что наполняют мир набожностью, и тем, кто поистине свободен, открывается на границе, где символы отступают и остаются
Изощренный юмор детских представлений, подвергнутых искусной мифологической обработке метафизического учения, великолепно передает один из наиболее хорошо известных великих мифов восточного мира: индусское предание о великой битве в начале времен между титанами и богами за напиток бессмертия. Прадавнее земное существо, Кашиапа, «Человек Черепаха», взял в жены тринадцать дочерей еще более древнего патриарха демиурга Дакши, «Бога Добродетели». Двое из этих дочерей, по имени Дити и Адити, родили соответственно титанов и богов. Однако в бесконечном ряде семейных распрей многие из этих сыновей Кашиапы были убиты. Но вот верховный жрец титанов великим аскетизмом и медитациями снискал благосклонность Шивы, Бога Вселенной. Шива наделил его способностью оживлять мертвых. Это
