А на вечерней линейке нас заклевал Гарегин Сергеевич. Мы стояли по стойке смирно и боялись шелохнуться, а он возмущенно ходил кругами и называл наш поступок дезертирством. А потом наказал дежурством на кухне вне очереди.
— Понятно? — грохотал он.
— Понятно, — трепетали мы.
— Вас ведь волки могли съесть! — не унимался Гарегин Сергеевич. — Тут кругом леса непролазные, живности — видимо-невидимо.
— Ну, они были вооружены до зубов, — шагнул вперед товарищ Торгом и, пряча улыбку, вложил в широкую ладонь Гарегина Сергеевича конфискованное Каринкино оружие.
Гарегин Сергеевич внимательно изучил рогатки, взял на мушку пролетающую над нами ворону.
— Откуда они у вас?
— Это мои, я их еще дома смастерила, — засопела Каринка.
— Не ври.
— Я не вру. Могу еще сделать, если хотите.
Гарегин Сергеевич какое-то время сверлил сестру огненным взором, потом крякнул и подобрел лицом.
— Марш в комнату, и чтобы такое больше не повторялось!
— Клянемся никогда больше не сбегать, — отрапортовала Каринка, а мы с Манькой для пущей убедительности пустили слезу.
Вот так бесславно закончился наш побег.
Зато весь следующий день мы провели на кухне, научились на скорость чистить картошку и узнали много чего нового о тете Лине.
Например, что у нее когда-то был муж, которого можно было соплей перешибить, и толку от него было столько же, сколько от козла молока. Или от паршивой овцы — шерсти клок. Спросить, где сейчас этот муж, мы побоялись. Мало ли, может, тетя Лина ненароком его убила и закопала в лесу, зачем травмировать человеку психику лишними воспоминаниями?
Потом мы с удивлением узнали, что у тети Лины, оказывается, есть дочь. Это было очень странно, ведь мы и предположить не могли, что такие женщины, как тетя Лина, размножаются.
А потом она показывала нам свои мозоли на ногах, и мы только и делали, что разводили руками и качали головой, а Каринка сказала, что с такими мозолями никакой обуви не надо. Ведь что ни мозоль — то каблук.
Вот такой у нас выдался наказательный день.
ГЛАВА 16
Манюня отдыхает в пионерлагере «Колагир», или Новые реалии тети Лины
Выспаться за ночь категорически не получалось. Потому что, как только мы укладывались спать, тут же прилетал легион обжорливых комаров и облеплял нас с ног до головы. Любой нормальный ребенок смирился бы с такой участью и лежал бы по стойке смирно, подставляя тощие бока немилосердным кровососам. Но только не советские идейно подкованные дети. Если светлое время суток мы ходили, почесываясь, как блохастые собаки, то ночи проводили в неустанной борьбе — били комаров подушками, одеялами, чемоданами и тумбочкиной дверцей, загоняли в угол, заливали водой из графина, обсыпали зубным порошком и злорадно наблюдали, как они корчатся в адовых муках. А потом выставляли несчастные трупики на подоконник — в назидание сородичам.
Сородичи не унывали. Они запускали в комнаты специально обученные диверсионные группы, которые высасывали из детей тройную порцию крови. Они уносили трупики замученных в свои города, хоронили их с почестями в Пантеонах и называли площади и скверы именами героев. Скоро в Комарином Царстве нельзя было повернуться, чтобы не наткнуться на Аллею Мучеников или улицу имени Пышноусого Кровососа. Война шла не на жизнь, а на смерть. Что ни ночь — то Грюнвальдское сражение.
Уж не знаю, чем бы закончилось это беспощадное противостояние, но случилась великая радость — истерзанная бессонницей Маня раскинула мозгами и придумала отличный способ борьбы с комарами. Для этого нужно было вытащить из пододеяльника одеяло, нырнуть в конверт, растопырить по углам руки-ноги наподобие морской звезды и, обхватив себя крест-накрест руками, лечь в постель. Ткань хоть и пахла невкусно сыростью и хозяйственным мылом, но надежно защищала от озверелых насекомых.
Первый эксперимент ставили на мне. Я, скрупулезно следуя инструкции, затянулась в пододеяльник и рухнула с высоты своего роста в кровать. Но чуточку промахнулась и звезданулась лбом о железное изголовье. Рев, который я подняла, ничем не уступал в децибелах Славикову горну. Испуганная товарищ Маргарита метнулась на кухню, выпросила у тети Лины здоровенный замороженный говяжий мосол и, завернув его в ночнушку, приложила к моему лбу.
— Ыыыыыы, — рыдала я.
— Захрмар! — ругалась наша вожатая. — Разве можно с высоты такого роста падать не глядя? А если бы ты сотрясение мозга получила? Или нос себе сломала?
— Нос ей уже ломали, — доложилась Каринка. — Тоже выла будь здоров.
— Кто сломал? — ужаснулась товарищ Маргарита.
— Кто сломал, тот до сих пор расплачивается за это, — мстительно буркнула сестра.
Несмотря на несколько смазанный старт, метод полностью оправдал себя — редко кому из комаров удавалось добраться до нас сквозь ткань пододеяльника. Мы разнесли по «Колагиру» радостную весть, и Манечка мигом стала самой популярной девочкой нашего отряда. Она ходила по лагерю гоголем и важно инструктировала каждого встречного-поперечного, как правильно заворачиваться в пододеяльник.
— Главное — не оставлять ни одного шанса комарам, — назидательно приговаривала она, — залез внутрь, растянул хорошенечко пододеяльник, потом крепко-накрепко обнял себя руками и рухнул в кровать. Прямо на живот. Или на бок. Все! Вход для комаров закрыт.
Спать, завернувшись в пододеяльник, было душно и неудобно — иной раз так навертишься в кровати, что спросонок сразу и не сообразишь, как размотать заботливо свитый за ночь кокон.
— Тутутуту-тутуту-тутутуту-тутуту! — в семь ноль-ноль оглоушивал сонный лагерь духовой маньяк Славик.
В комнатах тут же начиналось броуновское движение. С кроватей сползали мумии пионеров и октябрят и, жалобно стеная и подпрыгивая на месте, пытались нашарить выход из пододеяльников.
— Де-ти, просыпаемся, — вбегала в комнату товарищ Маргарита, на ходу сдирая с головы металлические бигуди — наша вожатая была безвозмездно влюблена в товарища Торгома и дни напролет ходила при полном параде — прическа под Мирей Матье, макияж и сумочка через плечо. По утрам, когда мы прибирались в комнате, она раскладывала на подоконнике косметику и наводила марафет. И мы, затаив дыхание, наблюдали, как она пудрится, немилосердно водя по лицу жесткой губкой, как накладывает указательным пальцем голубые тени, тычет карандашом в кончик языка и обводит глаза стрелочкой (при этом на языке обязательно оставался след от карандаша). Затем, поплевав в коробочку с тушью и повозюкав там щеточкой, товарищ Маргарита щедро подкрашивала ресницы и, растопырив глаза, осторожно разъединяла слипшиеся реснички иголкой.
— Только вы так не делайте! — назидательно чревовещала она (ходить лицом в столь ответственный момент было опасно). А то можете иголкой угодить себе в глаз.
Далее, под наше дружное стенание, товарищ Маргарита подкрашивала губы зеленой химической помадой. Помада мигом схватывалась малиновым цветом и держалась намертво до вечера.
За эту зеленую помаду мы готовы были душу дьяволу продать.
— Ааа, — протяжно вздыхали мы каждый раз, когда товарищ Маргарита выдвигала из тюбика нежно-салатовый конус помады, — аааа!!!
— Вам пока рано краситься, — грозно нахмуривалась наша вожатая.
