— Ты знаешь, кто играет Дездемону? — Мамин лоб заполыхал огнем. — Люся!
— Сто кило живого веса для Дездемоны — это, пожалуй, перебор, — расхохотался папа.
Афиши не обманули, через неделю в ДК случилась премьера «Отелло», которая прошла, как и следовало ожидать, с оглушительным успехом. Заинтригованные жители нашего городка пришли поглазеть, как главный режиссер БДТ Мелик Каспарьян будет убивать свою законную супругу, мать троих детей Лусинэ Петросян. БДТ, между прочим, это не то, что вы подумали. БДТ — это Бердский Драматический Театр. На самом деле такого театра в природе не существовало, но с папиной подачи все наши знакомые с хохотом называли театральную труппу нашего Дома культуры БДТ.
Билетами на премьеру нас обеспечил дед, папин папа. Театр выделил работникам райкома и членам их семей самые почетные места в партере.
— Надя, — позвонил дед, — мне тут четыре билета принесли на «Отелло», пойдете?
— Мы не пойдем, но дети сходят, хоть какая-то польза для общего развития. А меня на наш доморощенный спектакль не заманишь!
— Эх, дочка, ты не застала Папазяна в роли Отелло. А мне вот довелось насладиться его прекрасной игрой на сцене Сундукяновского театра…
И мама с дедом минут пять вздыхали, вспоминая спектакли прославленных столичных театров.
— Сегодня часам к шести я завезу вам билеты, — обещал дед.
Но заехал он намного раньше. А мама в это время щеголяла по дому в новом французском купальнике, приобретенном у фарцовщика Тевоса за бешеные пятьдесят рублей.
— Вашему папе скажу, что за двадцать взяла, а то он ругаться станет, — решила она. — Деньги в рассрочку заплачу, уже договорилась с Тевосом. Зато в следующий раз, когда мы поедем на море, мне не стыдно будет показаться на пляже.
Купальник был раздельный, очень красивого бирюзового цвета и завязывался тесемками на талии. Мама уже битый час ходила в нем по дому и, каждый раз проходя мимо зеркала, цепляла свое отражение довольным взглядом.
— Французы говорят, что красивая женщина — это роскошные волосы, высокая грудь и длинные ноги. Значит, я — красивая женщина, — приговаривала она.
Мы неотступно следовали за мамой и дико ревновали ее к купальнику в частности и к французам в целом.
— Но ты все равно наша мама, а не чья-то другая мама, пявильно? — не вытерпела Гаянэ.
— Ну конечно, — мама обняла нас и поцеловала в макушки, — вы мои самые любимые девочки!
И тут раздался звонок в дверь. Мама заметалась по комнате в поисках платья.
— Кого это черти принесли? — ворчала она.
Гаянэ побежала открывать дверь.
— Ма-ам, — крикнула она из прихожей, — это дедушку и дядю Леву черти принесли.
— О господи, — запричитала мама, кое-как влезла в платье и выскочила встречать свекра и деверя.
— Мы на минутку, — рассмеялся дед, — билеты привезли.
— Вы извините Гаянэ, — неловко оправдывалась мама, — сама не понимает, что говорит. Поесть хотите? У нас сегодня борщ.
— Нет, мы уже поели, но от кофе не откажемся, — хором ответили мужчины.
Через несколько минут мама внесла в гостиную поднос с дымящимися чашечками. Дядя Лева задвигал на журнальном столике вазу с фруктами и книги, чтобы освободить место. Мама осторожно наклонилась, чтобы поставить чашечки на стол… и тут случилось такое, о чем она потом долго не могла вспоминать без содрогания.
Когда мама наклонилась и оказалась в самом, так сказать, беззащитном положении, Гаянэ подскочила к ней, подцепила подол ее платья, задрала высоко вверх и крикнула:
— Деда, посмотри, какая у мамы зятница красивая! Как хранцузы любят!
— Хэх, — крякнул дед и густо покраснел. Мама выронила на столик поднос, и резко обернулась.
— Гаянэ, ну как так можно! — возмутилась она.
— Мы ничего не видели, — зачастил дядя Лева. — Не переживай, Надя. И вообще нам уже пора, да, отец?
— Да-да, — засобирался дед, — мы ведь только билеты отдать заехали. Надя, — он упорно смотрел себе под ноги, — в конверте сто рублей, знаю, что денег у вас совсем мало. Купи детям что-нибудь из одежды. И я тебя очень прошу, не говори ничего Юре, а то он снова кинется мне их возвращать.
— Спасибо большое, — растрогалась мама.
И гости, пряча глаза и не откушав кофию, отбыли восвояси. Дядя Лева потом шутил, что дед никаких денег давать не собирался, но зрелище, открывшееся его взору, заставило его раскошелиться.
— Поклянись, что не врешь, — кипятился дед.
— Не буду я клясться, — отмахивался дядя Лева.
— Вот и нечего тогда небылицы рассказывать, — обижался дед.
— Как тебе не стыдно, — долго потом отчитывала свое отражение в зеркале Гаянэ, — мамину зятницу можно показывать только тетечкам, а дядечкам нилизя-а!
На «Отелло» нас повела Ба. Ни мама, ни папа, ни дядя Миша идти на премьеру не захотели.
— О чем будет спектакль? — пытали мы Ба за день до похода в театр.
— О том, как Отелло задушил свою жену Дездемону.
— За что?
— Не за что, а почему. Потому что был ревнивым самодуром.
— Ах-ах, — закатила глаза Манюня, — вон оно как бывает в семейной жизни! Чуть что — и тебя задушили!
Ба мелко затряслась от смеха. Манька, довольная тем, что заставила бабушку смеяться, крепко- накрепко обняла ее.
— Ух тыыы, — прогудела она, — у тебя в животе что-то перекатывается, я слышу.
— Это мои нервы перекатываются, — хмыкнула Ба.
Пока моя подруга прислушивалась, как в животе у Ба перекатываются нервы, я усиленно размышляла. Мне не давало покоя имя героини пьесы.
— А почему нельзя было назвать ее Ангелиной? Или Анжелой? — наконец спросила я.
Ба с минуту сверлила меня своим фирменным немигающим взглядом. Душа моя тренькнула и ушла в пятки.
— Кого? — наконец спросила она.
— Ну эту… Бездемону.
— Когоооо? — выпучилась Ба.
— Бездемону. Что это за имя такое «без демону»? Лучше сразу назвать человека Ангелиной, разве нет?
Ба всплеснула руками и расхохоталась. Нам с Манюней было непонятно, чего я такого смешного сказала, но на всякий случай мы подобострастно захихикали в ответ.
— Хи-хи-хииии, — смеялась Манька, — ну ты, Нарк, даеоооошь. Скажешь тоже, Ангелина! Смешно, да, Ба?
Ба наконец отсмеялась, утерла выступившие слезы, поцеловала меня в щечку и пошла звонить маме.
— Надя, помяни мое слово, — грохотала она в трубку, — твоя дочь станет великим открывателем. Это надо же такое придумать, Бездемонаааа!
— Нарк, а что ты такого смешного сказала? — шепнула мне Манька.
— Сама не знаю, — развела я руками.
На премьере в зале было не протолкнуться. Стокилограммовая Люся театрально закатывала глаза и заламывала руки, а в особенно торжественные моменты хрустела суставами пальцев. Белокурый мелко завитый парик был ей явно мал и периодически съезжал набок. Тогда Люся, не прерывая монолога, уходила за кулисы, чтобы привести себя в порядок.
— Мужчины, ах, мужчины, чудаки! Скажи, Эмилия, ты допускаешь, что средь замужних женщин могут
