Еще один жук попал в горло. Он так царапался и бился, что Козодой с большим трудом проглотил его. В этот момент в груди что-то оборвалось, Козодой громко вскрикнул и разрыдался. Обливаясь слезами, он выписывал в небе круг за кругом.
«О, сколько же жуков и мушек я убиваю каждый вечер! А теперь и меня убьет Сокол. Как же тяжело, тяжело, тяжело. Не буду больше есть насекомых. Умру голодной смертью. Хотя Сокол расправится со мной еще раньше. А вот и нет! Я улечу далеко, далеко в небо».
Как поток, растекался огонь по горящей горе, казалось, что красное пламя перекинулось и на облака.
Козодой полетел прямиком к младшему брату Зимородку. Красавец Зимородок еще не успел лечь спать и как раз наблюдал за пожаром на далекой горе. Увидев, что к нему спускается Козодой, он сказал:
— Добрый вечер, братец. Что-то случилось?
— Нет! Я теперь улетаю очень далеко, вот и решил повидаться с тобой.
— Брат! Не улетай! Колибри тоже далеко живет. Я же совсем один останусь!
— Ничего не поделаешь. Не спрашивай больше ни о чем. И еще хочу попросить тебя. Лови рыбу только тогда, когда тебе это действительно необходимо, и никогда ради забавы. Прощай!
— Брат! Что случилось? Подожди!
— Нет! Жди не жди, ничего не изменится. Колибри передай от меня привет. Прощай! Больше я тебя не увижу. Прощай!
Рыдая, Козодой вернулся домой. Короткая летняя ночь подходила к концу.
Зеленые листья папоротника, вдыхая предрассветный туман, дрожали от холода. Козодой высоким голосом запел: «киси-киси». Затем прибрался в гнезде, почистил и пригладил перышки и снова вылетел из дома.
Туман рассеялся, и на востоке стало подниматься солнце. Зажмурившись от ослепительно яркого света, Козодой стрелой помчался к нему.
— Солнышко! Солнышко! Возьми меня к себе! Пусть я сгорю и погибну, но ведь даже такое уродливое существо, как я, сгорая, дает слабый свет. Прошу, возьми меня к себе.
Сколько бы он ни летел навстречу солнцу, оно не становилось ближе. Наоборот, оно становилось все меньше и меньше, и, наконец, сказало ему:
— Никак тебя зовут Козодоем, или Ночным соколом? Нелегко тебе, видно, приходится. Наступит ночь, лети в небо, попроси помощи у звезд. Ты же не дневная птица.
Козодой поклонился Солнцу, но у него закружилась голова, он камнем полетел вниз и упал в полевую траву. Все казалось странным сном. Вот он летит меж красных и желтых звезд, ветер подхватывает и несет его дальше и дальше, и тут появляется Сокол и пытается схватить Козодоя.
Вдруг что-то прохладное упало на него. Козодой открыл глаза. С молодого стебелька мисканта скатилась росинка. Уже совсем стемнело, на иссиня-черном небе мерцали звезды. Козодой взлетел ввысь. И этой ночью гора была все еще красна от огня. Козодой описал круг при свете тусклых отблесков пожара в холодном сиянии звезд. А потом еще один. Наконец, он решительно устремился к созвездию Орион, украшающему небо на западе, и закричал:
— О, звезды, голубые западные звезды! Возьмите меня к себе. Пусть я сгорю и погибну, мне все равно!
Однако Орион продолжал петь песню отваги, не обращая внимания на Козодоя. Козодой чуть не расплакался, стал планировать вниз, а затем остановился и сделал еще один круг. На сей раз, он устремился на юг к созвездию Большого Пса.
— О, звезды, голубые южные звезды! Возьмите меня к себе. Пусть я сгорю и погибну, мне все равно!
Большой Пес, красиво мерцая голубым, фиолетовым и желтым огнем, ответил:
— Что за ерунда! Кто ты вообще такой? Всего лишь птица! Чтобы на твоих крыльях добраться сюда, потребуются миллиарды и миллиарды лет, — и Большой Пес отвернулся в другую сторону.
В отчаянии Козодой спланировал вниз, а потом сделал еще два круга. И снова решительно устремился теперь уже на север, к созвездию Большой Медведицы.
— О, звезды, голубые северные звезды, возьмите меня к себе! Большая Медведица спокойно ответила:
— Что у тебя за каша в голове? Как тебе вообще пришло на ум такое? Остуди свою голову. Окунись в море, по которому дрейфуют айсберги, а если нет поблизости моря, то лучше всего подойдет стакан воды со льдом.
В отчаянии Козодой спланировал вниз, а потом сделал еще четыре круга. И снова он поднялся вверх, к созвездию Орла, которое только что взошло на востоке, по другую сторону Млечного пути.
— О, звезды, белые восточные звезды, возьмите меня к себе! Пусть я сгорю и погибну, мне все равно!
Орел надменно ответил:
— Нет, нет, нет! Не может быть и речи. Для того, чтобы стать звездой, требуется соответствующее положение. Да и деньги тоже.
Выбившись из сил, Козодой сложил крылья и камнем полетел вниз. До земли оставался всего один сяку,[110] его слабые ноги уже почти коснулись травы, как вдруг он внезапно, словно ракета, вновь взвился вверх. Долетев до середины неба, Козодой напрягся и взъерошил перья, как обычно делает орел, преследующий медведя. А затем высоким-высоким голосом крикнул: «киси- киси, киси-киси, киси-киси». Крик был очень похож на соколиный, и птицы, спящие в полях и лесах, открыли глаза и, дрожа от страха, взглянули в звездное небо.
А Козодой поднимался все выше и выше. Вот уже и пожар на горе стал похож на окурок непогашенной сигареты. А Козодой летел еще выше.
От холода дыхание замерзало прямо в груди. Воздух стал Разреженным, приходилось все сильнее работать крыльями.
Но звезды ничуть не стали ближе. Грудь Козодоя вздымалась, как кузнечные меха. Холод и изморозь вонзались в него острыми мечами. Крылья совершенно занемели. Он воздел вверх глаза, полные слез, и еще раз посмотрел в небо. Таковы были последние мгновения жизни Козодоя. Он уже перестал понимать, вниз ли он летит или вверх. На душе у него стало спокойно, а большой клюв, из которого сочилась кровь, чуть загнулся в сторону, как будто он улыбался.
Через несколько мгновений Козодой широко раскрыл глаза. Он увидел, как его тело объяло синее свечение, похожее на фосфорический огонь, который медленно горел в небе.
Рядом было созвездие Кассиопеи. Позади мерцал бледно-голубым светом Млечный Путь.
А звезда Козодоя продолжала гореть. И горела она еще долго-долго.
И горит она до сих пор.
ОТБЭЛ И СЛОН Рассказ одного пастуха
Первое воскресенье
Отбэл был важным человеком. Он имел целых шесть молотилок, которые день и ночь крутились — «нон-нон-нон-нон».
Шестнадцать крестьян, побагровев от натуги, шаг за шагом двигались по кругу, крутя колесо молотильни. Они обмолачивали рис, наваленный горами на полу. Рисовая солома и шелуха летели назад, и едва успев закончить одну, работники принимались за следующую горку. От неочищенного риса и колосьев поднималась мелкая, словно дым, пыль, желтая, как песок пустыни.
В глубине полутемной молотильни, заведя руки за спину, взад-вперед прохаживался Отбэл. Он держал в зубах яшмовую трубку и, прищурившись, внимательно следил за тем, чтобы пепел не упал на
